Музыканты снова заняли свои места. Оживление среди публики говорило о том, что ожидается выход королевы песен. Бедри вскочил.

— Поговорим в другой раз. — И, уже направляясь к сцене, обратился к Маджиде — Простите, меня задели за больное место. Всего хорошего!

— Заходи к нам, — пригласил Омер, задерживая его руку. — Мы все в том же пансионе.

— Хорошо, хорошо, неприменно зайду, — пообещал Бедри и взбежал на сцену.

Вскоре показалась и сама королева песен Лейла. Высокая, в длинном розовом платье, она плыла между столиками, одаривая посетителей чарующей улыбкой и на ходу поправляя крашеные завитые волосы рукой, на которой сияли золотые браслеты весом не меньше полукилограмма. Когда певица поднималась по деревянной лесенке, раздались громкие аплодисменты. Лейла приветствовала публику изящным поклоном, взяла у следовавшего за ней официанта отделанную жемчугом розовую сумочку и бросила ему на руки прозрачную пелерину, прикрывавшую ее плечи. Кивнув оркестру, она сложила руки чуть пониже груди и запела красивую, страстную народную песню. У нее был высокий, довольно сильный голос, и пела она совсем неплохо. От красивой, страстной мелодии, рожденной где-то в анатолийских степях, начал вибрировать воздух и задрожала листва деревьев. Песня как будто рвалась вдаль, к морским просторам, и замирала, обессиленная, на берегу. И хотя певица на эстрадный манер смягчала самые резкие и суровые места песни, сообщая не свойственную ей изысканную напевность, красота голоса и грустная покорность интонации производили сильное впечатление. Все слушали ее внимательно, потому ли, что песня была необычайно красива, потому ли, что всех подогревал общий интерес к самой певице. Даже детишки, до того дремавшие на стульях, проснулись и ошарашенно уставились на сцену.

Лейла исполнила еще несколько песен, некоторые из которых вызвали такой восторг, что она вынуждена была их повторить. Наконец под крики «браво!» она спустилась со сцены, взяла свою пелерину у почтительно дожидавшегося ее официанта, вручила ему свою сумочку и направилась в буфет.

Журналисты притихли. Хюсейн-бей никого больше не потчевал, а его гости, хватившие на дармовщину, погрузились в задумчивость.

От нечего делать Омер спросил Исмета Шерифа:

— Отчего ты в унынии, приятель? Что случилось?

Тот лишь пожал плечами.

— Ну, что ты пристаешь к бедняге? — вмешался сидевший напротив Эмин Кямиль. — Уже несколько дней как он не в духе.

Исмет Шериф бросил на приятеля пьяный, полный ненависти взгляд.

— Заткнешься ты наконец?

Эмин Кямиль рассмеялся. За столом оживились и стали ожидать, не перерастет ли эта перепалка в настоящий скандал.