С каждой фразой он подходил к ней все ближе.

«Трагедия самолюбий? — мысленно переспросила Маджиде. — Как порой примитивно рассуждают мужчины!.. Они полагают, что, если женщина оскорблена мужчиной, она должна немедленно броситься на шею другому. Во всяком случае, он именно на это рассчитывает. Пристает к женщине, с которой до того не обмолвился и парой слов, делает вид, что заинтересован. Неужели все мужчины считают нас такими дурами? Этот человек думает, что может прижать меня около уборной только потому, что Омер забавляется с другой, а я из-за этого расстроена. И вообще, кто знает, о чем он думает?»

Маджиде не замечала, что ее молчание придает Исмету Шерифу смелость. «Знаток человеческих душ» принимал раздумье молодой женщины за признак внутренней борьбы, которая, разумеется, решится в его пользу. Он ведь в конце концов и не рассчитывал, что такая женщина, как Маджиде, не задумываясь и не ломаясь, уступит его домогательствам.

Протягивая вперед руки, он несколько раз коснулся пальцев Маджиде, и от этих прикосновений в нем закипела кровь. Он схватил ее за плечи. Маджиде отшатнулась и уперлась спиной в стену. Исмет Шериф привычным движением быстро поднес руки к лицу, словно защищаясь от пощечины. Но, заметив, что Маджиде по-прежнему молча смотрит на него, сделал шаг вперед.

Он снова положил руки ей на плечи и почти вплотную приблизил к ней свое лицо. Похоть, угроза, мольба — все это одновременно отражалось в его мутном взгляде.

Маджиде, как загипнотизированная, не могла оторвать глаз от этой отвратительной рожи. Ее мутило от запаха водочного перегара, от вида листочков петрушки, прилипших к бледным деснам, но она по-прежнему неподвижно стояла, прислонившись спиной к стене, погруженная в свои мысли.

Как раскрылись для нее за пять-шесть часов все эти люди! Великие учителя жизни, рассуждавшие лишь на высокие темы, парившие в мире возвышенных идей и питавшие похвальное презрение ко всяческого рода низменным желаниям и страстям, они опускались все ниже и ниже, пока не дошли до скотского состояния. Маджиде видела, что в Исмете Шерифе не осталось ни капли человеческого, и не удивлялась, хотя до сих пор полагала, что убеждения людей должны войти в их плоть и кровь и побуждать к чистым и благородным стремлениям. Она и сейчас была убеждена в этом. «Да они никогда и не были иными, эти люди! Все, что они читают, пишут, думают, говорят, все это — ложь! Но ведь не все такие, как они. Должны же быть и другие…»

Она даже мысленно не хотела признаться себе, кого имеет в виду.

Видя, что Маджиде продолжает молчать, Исмет Шериф осмелел и попытался было обнять ее за шею, но неожиданно покачнулся от сильного толчка в грудь, едва успел ухватиться за ручку маленькой двери и увидел лишь, как Маджиде медленно и спокойно выходит в зал.