Когда молодая женщина подошла к столу, все, кроме Омера и Хюсейн-бея, были пьяны до бесчувствия. Девица Эмина Кямиля упала головой на стол. Профессор Хикмет положил руку ей на затылок и поминутно икал. При виде Маджиде он заулыбался и попытался обхватить ее рукой. Она отстранилась, а профессор, вцепившись своими безобразными ногтями в ее стул, забормотал:

— Ну что в этом такого, милочка! Ты ведь нам как сестра!

Маджиде встретилась глазами с мужем. Они долго смотрели друг на друга. В ее взгляде Омер прочел немой укор.

Он нагнулся к жене и удивительно трезвым голосом тихо проговорил:

— Что я могу поделать, женушка? Ты же видишь, в каком он состоянии. Ничего не соображает. И потом, он мой преподаватель. Считается, по крайней мере. Кроме того… как тебе сказать… ты ведь знаешь… — и добавил еще тише: — Я ему должен лир двенадцать. Как же я могу нагрубить ему?

Маджиде стало жутко. Перед ней был весь Омер. Омер, которого она знала, любила, который часто не нравился ей, а теперь был так далек от нее…

Она хорошо понимала его. Он мог обнимать при ней другую женщину и в то же время стыдиться грошового долга. Мог забыть свою жену на улице и в то же время любить ее больше жизни… Сегодня он мог ненавидеть и презирать кого-нибудь, а завтра, глядишь, идет с ним в обнимку только потому, что не решается сказать правду в лицо. Вся его сущность была перед ней как на ладони: прикрытые иронией подлинные чувства и пустота, прячущаяся за шуткой. Маджиде никогда не видела его таким крупным планом. Она понимала мужа и все еще любила его, но отчужденность, которую она ощутила еще вечером, не уменьшалась, даже как будто возрастала. Значит, так было суждено: увидеть Омера ясно и близко в тот самый момент, когда она пришла к решению, что все кончено.

XXVI

XXVI

Когда на следующее утро Маджиде открыла глаза, Омера уже не было. Он ушел, не разбудив ее. Было около полудня, и летний зной проникал в комнату через открытое окно. Она спустила ноги с кровати, надела домашние туфли и, подойдя к умывальнику, ополоснула лицо.

Голова у нее была ясная: ни следа от вчерашней усталости и тяжести. Маджиде не предполагала, что проснется такой свежей и бодрой. Она все хорошо помнила и думала обо всем без улыбки, но и без раздражения. Оставив всю компанию в казино, они потихоньку вышли вдвоем с Омером и пошли вдоль берега моря. Светало. Ровное, тяжелое и сверкающее, как ртуть в гигантской чаше, море резко пахло солью и водорослями. Они долго шли, спотыкаясь о камни разбитой набережной, и молчали. Маджиде привыкла к тому, что в такие минуты Омер начинал свои бесконечные рассуждения, и ждала, что он заговорит. Но теперь она ждала этого с невольным протестом. Он стал бы объясняться, и, может быть, ему удалось бы в чем-то убедить ее. Однако в глубине души она уже приняла окончательное решение.