Голосу отца на том конце телефонной линии в три секунды удается увлечь меня в пучину страха. Папа говорит, что наш поселок взбудоражен, в соседнем доме полно жандармов и «этого идиота» допрашивают, вне всякого сомнения, в связи с этим похищением.

Он взялся за старое.

Мир моментально плывет у меня перед глазами, пальцы начинают дрожать. Пульт управления телевизором и мобильный падают на пол. На мою голову словно обрушился молот.

Он взялся за старое.

— Морган, ты меня слышишь? Ты в порядке?

Нет.

Я снова вижу его. Его леденящий взгляд, его руки, сжатые в кулаки, готовые ударить, и мое сердце заходится так, что мне начинает казаться, что оно вот-вот разорвется. Я снова вижу ветки деревьев, вычерчивающие на небе арабески, снова ощущаю его отвратительный запах, тяжесть его большого тела на моих бедрах ребенка. Голос отца слабеет, тонет в вате, наполнившей мой череп. Слова, сказанные им, моим насильником, снова звучат в ушах:

«Снимай курточку!»

«Я знаю, каково это — быть с девственницей…»

«Если расскажешь кому-нибудь, я тебя убью».

Меня жутко тошнит, слезы катятся по щекам, когда я, хлопнув дверью, бегу обратно в университет. Я добегаю до места на автопилоте, и подруги при виде моих покрасневших глаз начинают волноваться. Линда, Луиза и Жанна, мои верные подружки на все времена, торопятся утешить свою обожаемую Морган, которая совсем расклеилась. Они уверены, что только неудача на любовном фронте может испортить настроение такой жизнерадостной девушке, как я. Разве могут у меня быть другие проблемы?

Я не пытаюсь их переубедить.

Разве смогут они понять, что я здесь, с ними, и в то же время очень далеко? Как объяснить, что моя голова склонилась над письменной работой, которую нужно закончить, но душа моя в это время вернулась туда, в лес? Мерзкий запах и острая боль, холод и страх, испытанные под елями в тот октябрьский день, — все ощущения остались ужасно реальными, как если бы и не было этих девяти лет. В одно мгновение я снова стала несчастным ребенком, бегущим по улицам поселка, чтобы укрыться наконец от этого кошмара. Мне снова тринадцать лет, и только одному человеку на свете я могу рассказать о случившемся. Моей подруге Мари.

Она — мое все. Моя соседка, подруга, моя наперсница. Я бегу к ней, словно призрак, вырвавшийся из озера, не способная говорить, думать, дрожащая и близкая к истерике. Она обнимает меня, утешает, она дарит мне свое сочувствие в оболочке из папиросной бумаги. В этот вечер она спасает меня.