— Нет, нет! — Эти слова прозвучали визгливо. — Я не буду говорить с Октавианом! Пусть это будет кто угодно, только не Октавиан! Я не выйду, а если ты попытаешься войти, я убью себя.

Октавиан обратился к Аполлодору, который стоял с видом мученика:

— Скажи ее несносному величеству, что здесь со мной Гай Прокулей, и спроси, будет ли она говорить с ним.

— Прокулей? — спросил тонкий ясный голос. — Да, я буду говорить с Прокулеем. Антоний говорил мне на смертном одре, что я могу доверять Прокулею. Пусть он говорит.

— На таком расстоянии она не сможет отличить один голос от другого, — шепнул Октавиан Прокулею.

Но очевидно, она все-таки различала голоса, потому что, когда Октавиан, позволив ей говорить с Прокулеем, попытался сам продолжить этот странный разговор, она узнала его и отказалась говорить. И не согласилась говорить ни с Тирсом, ни с Эпафродитом.

— Я не верю этому! — крикнул Октавиан и повернулся к Аполлодору. — Принеси вино, воду, еду, кресло и стол. Если мне придется выманивать ее несносное величество из этой крепости, то, по крайней мере, надо устроиться поудобнее.

Но для бедного Прокулея удобств не предусматривалось. Трубка находилась на стене слишком высоко, и сидеть в кресле он не мог, но спустя несколько часов появился Аполлодор с высоким стулом, который, как заподозрил Октавиан, был спешно сделан именно для этой цели. Отсюда и задержка. Прокулею было приказано заверить Клеопатру, что с ней ничего не случится, что Октавиан не намерен убивать ее и что ее дети будут целы и невредимы. Больше всего ее беспокоили дети, и не только их безопасность, но и судьба. Пока Октавиан не согласится позволить одному из них править в Александрии, а другому в Фивах, она не выйдет. Прокулей спорил, умолял, задабривал, упрашивал, убеждал, снова спорил, подлизывался, дразнил — все напрасно.

— Зачем этот фарс? — спросил Тирс Октавиана, когда стало уже темно и пришли дворцовые слуги с факелами, чтобы осветить место действия. — Она ведь знает, что ты не можешь обещать ей то, чего она просит! И почему она не хочет говорить с тобой? Она же знает, что ты здесь!

— Она боится, что, если она заговорит со мной, никто больше не услышит нашего разговора. Это ее способ как-то увековечить ее слова. Она знает, что Прокулей — ученый, писатель, ведет хронику событий.

— Мы, конечно, сможем войти сверху с наступлением темноты?

— Нет, она еще недостаточно устала. Я хочу так измотать ее и утомить, что она потеряет бдительность. Только тогда мы сможем войти.

— В данный момент, Цезарь, твоя главная проблема — я, — сказал Прокулей. — Я очень устал, голова кружится. Я готов сделать для тебя что угодно, но тело мое сдается.