У штаба дивизии стоял подтянутый, щеголеватый часовой. Увидав горстку солдат, которые устало плелись по улице, он решил, что это идут раненые. Шагах в тридцати от часового молодой лейтенант остановился и еще раз построил своих людей. Часовой услышал его слова:

– Держитесь, фронтширцы.

До тылов уже докатилась весть, что Фронтширский батальон почти весь погиб, отражая яростный натиск врага, – из двадцати офицеров и семисот пятидесяти солдат остались в живых полсотни солдат и один офицер.

Часовой вытянулся в струнку и сделал шаг вперед. Вскинул винтовку – раз, два, три, как на параде, – и стал смирно. Когда маленькая колонна поравнялась с ним, он четко взял на караул.

Молодой офицер устало поднял руку к каске. Солдаты не обратили внимания на часового, да и не поняли его. Он смотрел, как они шли мимо, и в горле у него стоял ком.

На Западном фронте все еще было без перемен.

Проспав несколько часов и наскоро поев, Эванс и Уинтерборн снова отправились на передовую. Эванса мучил стыд за то, что накануне он заблудился, да и майор его отчитал. Эванс выслушал молча, хотя мог бы и ответить: если майор так хорошо знал дорогу, напрасно он не потрудился сам отвести саперов на место.

Было около двух часов, день стоял холодный, ясный. Они обошли М., над которым, как всегда, не смолкал сводящий с ума свист, треск и грохот снарядов. В окопах, огибающих высоту 91, им повстречались двое раненых – обросшие, по пояс в грязи. Один, с перевязанной головой, нес каску в руке; у другого левый рукав шинели болтался пустой, рука от кисти до плеча в нескольких местах забинтована. Они о чем-то хмуро, сосредоточенно разговаривали и не обратили внимания на Эванса с его вестовым. Уинтерборн услышал, как один сказал:

– Я два раза говорил этой сволочи – новому офицеру, – на дьявола, говорю, нам тащиться в тот сволочной окоп, там какую-нибудь сволочь наверняка подстрелят.

– Сволочь он и больше никто, – отозвался другой.

Эванс и Уинтерборн остановились на вершине холма, у старой передовой, чтобы отдышаться немного, и огляделись. Голубое небо пестрело пушистыми клубками шрапнельных разрывов – артиллерия била по трем вражеским аэропланам. На М., лежавший у их ног, с грохотом сыпались тяжелые снаряды. Дальше расстилалась серо-зеленая равнина, усеянная пятнами разрушенных селений, иссеченная длинными кривыми шрамами окопов. Четко выделялась широкая извилистая полоса «ничьей земли», перепаханная обстрелами до того, что обнажился пласт мела. Видны были вспышки тяжелых орудий и разрывы вражеских снарядов на перекрестках дорог и вокруг позиций английской артиллерии. Машина с красным крестом, переправлявшая раненых с перевязочного пункта, пробиралась через М. – и, преследуя ее по пятам, на дороге рвались снаряды полевой артиллерии. Эванс и Уинтерборн не сводили глаз с этой машины – хоть бы ей удалось уйти невредимой… Раза два ее скрывал черный дым разрывов, и они уже не надеялись вновь ее увидеть, но она появлялась опять, подскакивая и переваливаясь на выбоинах, и под конец скрылась из виду в той стороне, где начиналась железная дорога.