Если Бен еще раз извинится, я дам ему в глаз. Утро субботы, мы наводим порядок на могиле родителей, высаживаем цветы. Ярко-желтые нарциссы и побеги форзиции резко и пьяняще пахнут весной.

— Мне очень неловко, — снова говорит он, утрамбовывая компост. Вокруг — люди, у многих головы опущены: видно, их потери совсем свежи. Некоторые кивают нам и улыбаются, проходя мимо: у этих боль утраты прошла.

— Брось. — Все, мое терпение кончилось. — Это твоя квартира, ты имеешь полное право ее продать.

Попробуй только отказаться от такого предложения!

Я говорю искренне. Ему прислали запрос на цену, и сделку надо завершить в течение двух недель. Следует уцепиться за этот шанс и с визгом мчаться вперед.

— А как же ты?

— А я найду что-нибудь еще! Завтра смотрю неплохую квартирку. На реке, возле Фулема.

— Ух! — Бен широко улыбается. Его вера, что старший брат — несокрушимый охотник за жильем, видна невооруженным глазом. — Покупка или аренда?

— Покупка. Рынок лихорадит. С арендой только деньги терять.

И почему я не говорю ему, что ничего еще не решил?

Это и вправду замечательная квартира: прекрасный вид на Темзу, куда лучше, чем из окон квартиры Бена. И я могу позволить себе такую трату, только вот готов ли я к этому? Готов ли приобрести «холостяцкое гнездышко» для средних лет мужчины?

— Возьмешь с собой?

— Если соберусь покупать. Последнее, что мне надо, — твои уговоры. Тебе, видите ли, неловко! — Я закатываю глаза и корчу унылую физиономию, давая понять брату, что шучу.

— Мы так и не поговорили про Рукери, — произносит он, запихивая в последний горшок слишком много земли.

— Да не о чем там говорить.

Бен смотрит на могилу.

— А их самоубийство? Ты так и не сказал Бет?

По-моему, скрывать от нее факты — твоя вторая натура.

Я горько усмехаюсь.

— Ты зря просиживаешь штаны в бухгалтерском кресле. В Рукери тебя оторвали бы с руками и ногами.