— Наша учительница Мария Васильевна… Моя подруга Катя… — У Ани было умиротворенное настроение, и она вспоминала детские годы в детдоме, школе со светлой грустью.

— А это?

На тусклой любительской фотографии задорно улыбалась курносая девочка в пионерском галстуке; взгляд смелый, губы резко очерченные.

— А это я сама, джанчик, — вздохнула Аня.

Муж взял снимок, приблизил к глазам.

— Подожди, подожди, — медленно сказал Мухамед, отмахиваясь от потянувшейся за фотографией Джемаль.

— Да чего ты?

— Подожди! — вдруг рявкнул Мухамед, и вся кровь отхлынула от его лица, а глаза сузились, стали острыми, как лезвие ножа. — Где же я видел эту девочку?

Аня пожала плечами:

— Во сне видел…

Но муж выскочил тем временем в коридор, побежал сломя голову, крича:

— Непес Сарыевич! Непес Сарыевич! Бушлук! Ур-ра!.

Из кают выглядывали перепуганные соседи, маленький Союн Каналберды проснулся и залился визгливым плачем, а Мухамед метался по палубе, взлетал на капитанский мостик и всех встречных спрашивал:

— Где начальник?

А начальник стоял у понтона, ругался с шоферами, и было заметно, что Непесу Сарыевичу надоело с ними ругаться, и лицо у него было мятое, скучное.

Когда Мухамед с налета сунул ему под нос карточку, то Непес Сарыевич сначала улыбнулся, нет, он желал улыбнуться, но губы странно запрыгали, а потом он засмеялся — нет, это в горле что-то хлюпнуло, словно плеснувшая в канале мелкая волна.

— Айна! — простонал Непес Сарыевич, и если б Мухамед не поддержал, он, вероятно, упал бы.

Так семья Кульбердыевых породнилась с Непесом Сарыевичем.

Старики говорили: "Пути господа неисповедимы", а Союн думал чуть-чуть иначе: "Все хорошо, что хорошо кончается".