— Прошу. Запишите все сами. Не мне вас учить, как это нужно делать, — Иващенко закурил и вышел из-за стола. — Я минут на пятнадцать вас покину.

Дмитрий и Ольга остались одни. Было уже за полночь. Через распахнутое окно в комнату доносился чей-то пьяный, с надсадой голос, кто-то кому-то доказывал, что он ни в чем не виноват, что он шел своей дорогой и ни к кому не приставал.

Другой голос, спокойный и безразличный, равнодушно вторил:

— Давай не крути мне мозги! Ишь ты, казанской сиротой прикинулся. Не приставал… А кто первый ударил?

Ольга подошла к Дмитрию и, боязливо взглянув на дверь, осторожно прислонилась щекой к его забинтованной голове:

— За что они тебя?

Дмитрий посмотрел на Ольгу и увидел, как по-детски обиженно изогнулись ее губы. Ему стало жаль Ольгу. Он поцеловал ее в щеку и тихо сказал:

— Успокойся. Видишь — целехонек и невредим. Присядь.

Дмитрий пододвинул Ольге стул, и она села.

Долго писал Шадрин протокол.

Ольга смотрела на Дмитрия, и ей казалось, что никогда она так не любила его, как сейчас. Вот он сидит перед ней — бледный, сосредоточенный, голова перевязана бинтами, на воротнике и обшлагах рубашки темные пятна крови. Такой тихий, обиженный. Ей хотелось встать перед ним на колени и молча смотреть ему в глаза.

— Скоро нас отпустят?

— Скоро. Вот закончу эту писанину, и пойдем. Ты ездила с ними на место, где совершено преступление?

— Ездила.

— Собака след взяла?

— А откуда я знаю, взяла или не взяла. Видела, что рванулась куда-то в сторону и потащила за собой милиционера.

— В какую сторону?

— Туда, куда они побежали, через шоссе.

Иващенко пришел, когда Дмитрий уже подписывал страницы протокола. Он внимательно прочитал показания и, улыбнувшись, положил листы в папку:

— Такие показания можно в качестве примера приводить на семинарах по уголовному процессу. Вы учились, случайно, не у Шифмана?