Родимов пришел к гардеробщику точно в шесть, как условились. Принял старик своего бывшего замнаркома, как только мог. Нашлась бутылочка. А к бутылочке и стол накрыли. По-простому, по-рабочему, но от души: селедочка, рассыпчатая картошка, щедро нарезанная колбаса. Уборщица не пришла. Она была в отпуске и уехала куда-то под Рязань.

Разговор сначала не клеился. Непривычно было старому гардеробщику сидеть за одним столом с бывшим замнаркомом. Выпили. Закусили. Прежде чем приступить к своей печальной повести, Родимов спросил старика, как живется, как работается. Тот не стал кривить душой, признался: на одной зарплате далеко не уедешь… Родимов спросил: сразу ли он узнал его? На это старик ответил: «А я вас, Николай Карпович, и не забывал». Встал из-за стола, снял со стены застекленную рамку с фотографиями. Среди фотографий Родимов узнал одну: групповой снимок работников наркомата, сделанный в тридцать пятом или тридцать шестом году. Родимов сидел рядом с наркомом в центре первого ряда. А за спиной — четыре ряда сотрудников, всего человек семьдесят-восемьдесят. В самом последнем ряду, сбоку, прилепились гардеробщик Горелов и уборщица Еськина. Картинно опершись на пол локтем, полулежал нынешний инженер, рядом с ним сидел на полу сегодняшний начальник управления по кадрам. Главный бухгалтер стоял в последнем ряду. Горелов аккуратно повесил рамку на прежнее место и сказал: «Я не только карточки этой со стены не снял, а даже глаза вам с наркомом не выколол». Родимову стало не по себе. «Это за что же?» — «За то, что объявили вас, Николай Карпович, врагами народа. А вы что думаете — у многих сейчас найдете эту карточку, да еще целехоньку, невредимую? Э-э-э… Если кто и сохранил, то вы себя на ней не найдете. Там, где был ваш облик, увидите или чернильное пятно, или иголками все насквозь истыкано…» Это поразило Родимова. Он даже засомневался, стоит ли начинать разговор, во имя которого пришел к Горелову.

И все-таки Родимов решился. Стал рассказывать. Старик слушал внимательно. А когда Родимов закончил свой рассказ и объяснил, что ему нужно письменное свидетельство, что он и есть бывший замнарком, Горелов, ничего не говоря, встал, подошел к комоду и достал из ящика чернила, ручку и толстую тетрадь в линейку. Принес все это на стол, сел, расправил плечи: «Диктуйте! Что скажете, то и напишу». Родимов диктовал, а у самого горло душили спазмы. Те люди, которые когда-то входили к нему на цыпочках, отказали, а гардеробщик, который ни разу не перешагнул порога его кабинета, да и вообще за все время работы в наркомате и министерстве вряд ли был хоть в одном кабинете, ничего не видел, кроме своего гардероба и полутемных коридоров, сидит и пишет. По сути, старик сейчас выносил его, Родимова, смертельно раненного, с поля боя. А те трое бросили истекать кровью…