– Вы здесь в одиночестве? – спросил рабби Машаш. – Ладно, это не столь важно. Доктор Нееман обещал, что постарается организовать все, что надо, и прибыть… но, думаю, мы не станем его дожидаться.

И они тут же принялись приводить комнату в нужный им порядок, переставляя стулья, сдвигая столы в угол и устроив рабби Авраама в удобное кресло возле окна. Йеменский специалист-переписчик расположился, как ему было привычнее, со всеми своими письменными принадлежностями, прерываясь лишь для того, чтобы, понюхав очередной цветок, тут же бросить его на пол. Затем из своего пластикового кейса он извлек несколько узелков, завернутых в носовые платки, развязал стягивающие их тесемки и достал сначала чернильницу, а затем и несколько перьев. Иегуда держался возле русского талмудиста, сидевшего у двери и подозрительно оглядывавшего своими большими синими глазами комнату, непрерывно трогая руками шарф, все еще обмотанный у него вокруг шеи, как бы решая вопрос – оставить его там или снять. Так и не придя к какому-либо решению, он заговорил вдруг мягким мелодичным голосом с ужасающим грубым русским акцентом.

– Ну и где же она? – вопрос относился к Иегуде.

– Где она? Что вы имеете в виду?

– Ваша жена. Женщина, с которой вы разводитесь.

– Моя жена? Да вот же она. Рядом.

– Рядом? – спросил изумленный русский, уставившись на меня. Похоже, он был уверен, что я – медсестра, а настоящая жена… ее притащат вот-вот, рыдающую и в слезах, вытрут слюни, уберут сопли и позаботятся, чтобы она не прикусила язык. – Это она? – переспросил он медленно, не в силах поверить своим глазам.

– Без сомнения, – мгновенно вступил в разговор рабби Машаш, утирая пот; лицо его пошло красными пятнами. – Без сомнения – это она. Миссис Каминка. А вы что подумали? Кто она по-вашему?

Он продолжал бороться с цветами – даже теми, что лежали на подносе. Рабби Субботник бросил на меня недоумевающий и озабоченный взгляд, как если бы он оказался вдруг жертвой надувательства. Иегуда помог раввинам выбраться из их пальто. «Ну и ну… вот так жарища… настоящий весенний день!..» – раздавались басовитые их голоса – в то время как он, согнувшись, расшаркивался перед ними. Когда я отправилась, чтобы приготовить чай, он внезапно оказался передо мною, вытащил из своего кармана мои очки и забормотал: «Ну, вот… держи… Яэль их тебе починила. Теперь ты снова можешь в них читать». Затем он вручил мне коричневый конверт, из которого сам же достал отпечатанное на машинке письмо. «А это – право на владение всей квартирой; о чем ты просила. Все подписано и скреплено печатью». Он провел длинным пальцем вниз по напечатанному тексту, продолжая говорить горячечным шепотом. «Вот здесь». Затем он достал еще какие-то документы.