— Проходите, я знаю.

Аюшин вошел и остановился, все еще маясь от неопределенности, — что-то его тревожило, что-то саднило в душе, но понять причину он не мог. То ли оплошность какую допустил, то ли не понял чего-то важного…

— Ну, как? — Балмасов поднялся из-за стола. — Все в порядке? Ну и ладушки. Рад был познакомиться. — Он протянул руку. — Если позволите, дам вам добрый совет — впредь ведите себя осмотрительнее.

— И бдительнее, — добавил Аюшин.

— Можно и так сказать, — охотно согласился Балмасов. Взяв Аюшина под локоть и не обращая внимания на Плаксина, он медленно прошел с ним по большому кабинету. — Вот еще что… Как говорится, услуга за услугу… Вы много ездите, встречаетесь с людьми, у вас много знакомых… Если станет известно о чем-либо представляющем для нас интерес… Надеюсь, вам не трудно будет позвонить… Запишите наши телефоны… Впрочем, я сам. — Он подошел к столу, взял клочок бумаги и, черкнув несколько цифр, протянул Аюшину.

— Всегда к вашим услугам. Договорились? — Балмасов протянул руку. И тому ничего не оставалось, как эту руку пожать. — Вот видите, как славно. — Балмасов явно испытывал облегчение, и в его улыбке, кроме усталости и бесконечной маеты, появилось удовлетворение. — Я знал, что мы найдем общий язык. Понадобится помощь — звоните. Авось поможем. Мало ли… У нас есть кое-какие возможности… И морального и материального плана… А?

— Да, конечно, я понимаю. — Аюшин опять почувствовал зыбкость. — Если мне станет известно о чем-либо действительно важном, представляющем реальную опасность…

— Не надо! — махнул рукой Балмасов, пресекая его попытки выбраться на твердую почву ясности. — Зачем вам брать на себя труд и решать — серьезная у вас информация или не очень… Да вы и не сможете ее оценить. Самая незначительная зацепочка, брошенное слово, какой-нибудь двусмысленный жест вдруг выводят на такое, на такое… Все проще, Юрий Николаевич! Позвоните, посоветуйтесь. Может быть, сами заглянете как-нибудь — всегда вам рад. Или пришлите письмецо, а то ведь звонить не всегда удобно… Ладушки?

— Ну что ж. — Аюшин почувствовал, что его ладонь опять погрузилась в теплые объятия балмасовских пальцев.

— До скорой встречи! — Улыбку Балмасова иначе как отеческой назвать было просто невозможно. — Капитан, доставьте Юрия Николаевича к редакции. Как говорится, где взял, туда и положи. А в его папке отметьте нашу договоренность. И пусть Юрий Николаевич распишется.

— Все будет сделано.

Весь день Аюшин не находил себе места, ходил по редакции из кабинета в кабинет, ушел с работы раньше времени. Его раздражала все та же неопределенность. Нельзя сказать, что он был до смерти перепуган, нет, он вполне владел собой, помнил все, что сказал, что услышал от этих людей. И, только проснувшись где-то перед рассветом, он негромко и внятно, как нечто давно для себя установленное, произнес слова, которые все поставили на место: