— Ваня.

— Что значит — Ваня?

— Этого достаточно. Меня все здесь знают как Ваню.

— А отчество? Фамилия? — требовательно спросил Зайцев.

— Да ладно тебе… Живу я здесь. В подвале. Иногда на поверхность поднимаюсь… Случается, сигареткой добрый человек угостит, вот как ты, например. Из невидимок я.

— Надо же!

— Есть, капитан, люди-невидимки, не сомневайся. Тебе бы с ними поговорить.

— Как же я с ними поговорю, если они невидимки? — Зайцева начинал забавлять этот разговор.

— Я вот невидимка. — Ваня взмахнул рукой и замер в позе, в которой обычно изображают греческих богов, — величественность и утомленность от бестолковости человечества. — Вроде я есть, а вроде меня и нет. Вон в тех кустиках между гаражами у меня подстилка. Дневная. А ночью я в подвал спускаюсь. Пока меня здесь терпят. Почтальон опять же…

— Что почтальон? — с легким раздражением спросил Зайцев.

— Невидимка. Вот прошел он по двору, заглянул в каждый подъезд, а никто его не видел… Почтальон. — И бомж опять замер, вскинув правую руку чуть вверх и назад, точь-в-точь как это делали когда-то греческие боги. — Возьми дворника… Он на глазах у всего дома. Приходит, уходит, исполняет какие-то свои обязанности — другими словами, пользу приносит. Но его никто не видит, в упор не видит. Мы вроде как урны, мусорные ящики… Он на машине уехал.

— Кто? — резко повернулся Зайцев к бомжу, чутко уловив в его последних словах тот смысл, который ему был нужен.

— Убийца.

— Так, — крякнул Зайцев.

— Парик чуть не потерял. Так что длинноволосого тебе искать не надо. Пустое.

— Не понял!

— Когда он через кусты проходил, руку на голове держал… Боялся, что парик веткой сорвет.

— Так. Да ты, я смотрю…

— Дождь тогда шел, — перебил бомж невозмутимо. — Совсем небольшой дождь. Даже зонтик не было надобности раскрывать.

— А одет? Во что он был одет?