Май оказался хорошим, несмотря на столь печальное начало в московской жизни. Лето каждый из нас встречал обновленным. Лена стала часто бывать у меня на «Баррикадной» и очень подружилась с Пастуховым, который со временем так привык к ней, что скучал, если она не появлялась несколько дней подряд. Николка окончательно сошелся со своей Таней, и в начале июня сообщил мне, что уже подал заявление на развод с улетевшей Птичкой. Конечно, за отсутствием Ларисы ему предстояло набраться терпения и ждать, пока после двух-трех откладываний в ЗАГСе все-таки решат развести супругов заочно. От Николки же я узнал хорошие вести об Ардалионе Ивановиче — он вылечил свою печень и уже больше не поддавался искушению зеленого змия; мало того, за несколько месяцев успел создать новую фирму и снова начал богатеть. На сей раз в компаньонах у него была какая-то оборотистая мадам, по словам Николки, редкостной красоты, с хищными чертами лица, но добрым взглядом. Интересно было бы на нее посмотреть, но когда я поинтересовался, не хочет ли Ардалиоша помириться со мной, ответ был отрицательный.

— А что мадам? Не метит ли она в жены нашему Ордалимону? — спросил я. — Как, кстати, ее зовут?

— Вполне возможно, что и метит. И зовут ее, кстати, Ларисой Аркадьевной Оболенской, и даже если она станет женой нашего главнокомандующего, то вряд ли захочет стать Ларисой Аркадьевной Теткой, — со смехом отвечал Николка.

На Духов день мы с Леной снова были в гостях у Мухиных и невзначай узнали, что Цокотуха ждет третьего ребенка, уже на четвертом месяце. Видать, Игорь решил возместить стране ущерб, нанесенный отсутствием детей у меня, Николки и Ардалиона Ивановича.

Здесь можно было бы и закончить повествование, ведь и вся глава написана в стиле эпилога. Но роман называется «Тридцать три удовольствия». Тридцать три, а не тридцать два. И одно неожиданное и очень важное событие отодвинуло своею прихотью эпилог от конца книги немного вглубь ее.

Солнечным июльским утром накануне нашего с Леной отъезда в Крым, где мы намеревались провести месяц в пансионате «Восторг», я приехал домой к родителям, чтобы оставить у них на месяц бедного Пастухова, который накануне весь день поскуливал, чуя близкое расставание. Попрощавшись с отцом, матерью, сестрой и Пастуховым, я уж собрался уходить, как вдруг мама сказала:

— Ой, погоди-ка! Чуть не забыла! Тебе же письмо! Из Египта!

— Из Египта? — удивился я. — Интересно, от кого бы? Не от Закийи же Азиз Галал! И не от дядюшки Сунсуна.

Покуда матушка искала у себя в комнате письмо, я успел сильно разволноваться, чувствуя нечто для меня значительное. Наконец мама вынесла мне удлиненный конверт, на котором значился адрес и моя фамилия и имя, а в качестве обратного адреса стояло: