– Мой медальон, мой медальон! – сказала она громким, испуганным шепотом, обращаясь к Адаму. – О бусах не беспокойтесь.

Адам уж заметил, куда упал медальон – последний привлек его взор, лишь только выскочил из-за платья. Медальон упал на деревянное возвышение, где сидели музыканты, а не на каменный пол; а когда Адам поднял его, то увидел стекло и под ним темный и светлый локоны. Он упал этою стороною кверху, и стекло не разбилось. Адам перевернул его в руке и увидел золотую эмалированную спинку.

– Ему не сделалось ничего, – сказал он, подавая медальон Хетти, которая не была в состоянии взять вещь, потому что обеими руками держала Тотти.

– О! это все равно, я вовсе не забочусь об этом, – сказала Хетти, которая была бледна и теперь покраснела.

– Все равно? – спросил Адам серьезно. – А мне показалось, что вы очень испугались насчет его. Я подержу эту вещь, пока вам можно будет взять ее, – прибавил он спокойно, закрывая медальон рукою и тем желая доказать ей, что не хотел еще раз взглянуть на него.

Между тем Молли возвратилась с шляпкой и шалью, и лишь только взяла она Тотти, как Адам передал медальон в руки Хетти. Она взяла его с видом равнодушия и положила в карман. В душе же своей она была раздосадована на Адама и недовольна им, потому что он видел медальон; тем не менее она решилась теперь не обнаруживать никаких признаков волнения.

– Посмотрите, – сказала она, – все уж становятся на места. Пойдемте.

Адам молча повиновался. Смутная тревога овладела им. Разве Хетти имела возлюбленного, которого он не знал, потому что никто из ее родственников – он был в том уверен – не подарит ей такого медальона, и никто из ее обожателей, с которыми он был знаком, не обращал на себя такого внимания Хетти, каким непременно должен был пользоваться тот, кто подарил ей медальон. Адам терялся в совершенной невозможности найти человека, на которого могли бы упасть его опасения. С ужасным мучением мог он только чувствовать, что в жизни Хетти было что-то неизвестное ему, что в то время, как он убаюкивал себя надеждою, что она полюбит его, она уже любила другого. Удовольствие, которое он ожидал найти, танцуя с Хетти, исчезло. Его глаза, останавливаясь на ней, имели какое-то беспокойное, вопрошавшее выражение. Он не мог вспомнить, что бы сказать ей; она, с своей стороны, была также не в духе и также не хотела говорить. Оба они обрадовались, когда танец кончился.

Адам решился не оставаться долее: он не был никому нужен и никто не заметит, если он ускользнет потихоньку. Лишь только он вышел из дверей, как пошел своим обычным быстрым шагом, торопясь, сам не зная почему, занятый грустною мыслью о том, что воспоминание об этом дне, полном почести и надежд для него, было отравлено навсегда. Вдруг, когда он уже прошел довольно далеко по парку, он остановился, пораженный светом воскреснувшей надежды. Ведь он был глупцом, которому вздор показался большим несчастьем. Хетти, которая так страстно любила наряжаться, может быть, и сама купила ту вещь. Она, казалось, была слишком ценна для девушки… она, казалось, походила на вещи, которые лежали на белом атласе в большом магазине ювелира в Россетере. Но Адам обладал весьма несовершенными понятиями о ценности подобных вещей; по его мнению, она, конечно, стоила не больше гинеи. Может быть, в рождественской кружке у Хетти и было столько денег, и – кто знал? – может быть, она настолько была ребенком, что истратила их таким образом; она была так молода! она не могла не любить наряды! Но в таком случае отчего же она так испугалась сначала, так изменилась в лице, а после показывала вид, что ей было все равно? О! да ведь ей было стыдно, что он увидел, какая щегольская вещь была у нее. Она сознавала, что поступила дурно, истратив деньги на эту вещь, и знала, что Адам порицал страсть к нарядам. Это было доказательством, что она заботилась о том, что он любил и чего не любил. Судя по его молчанию и важности, она должна была подумать, что он был очень недоволен ею, что он готов был осудить ее слабости строго и жестоко. И когда он шел теперь тише, предаваясь размышлениям об этой новой надежде, он только беспокоился о том, что его поведение может охладить чувство Хетти к нему, потому что последняя точка зрения на это дело непременно должна быть верна. Каким образом могла Хетти иметь возлюбленного, которому она платила взаимностью и которого он, Адам, не знал совершенно? Она никогда не отлучалась из дома дяди долее как на день, она не могла иметь знакомых, которые не приходили бы на мызу, не могла иметь коротких друзей, которые не были бы известны ее дяде и тетке. Безрассудно было бы думать, что медальон был подарен ей возлюбленным. Он был вполне уверен, что небольшой локон темных волос был ее собственный; он не мог делать догадок о светлых волосах, находившихся под темным локоном, потому что не совсем ясно видел их. То могли быть волосы ее отца или матери, умерших, когда она была ребенком, и естественно, что она вложила туда и локон своих собственных волос.