одна, пойдет одна по пустынным улицам ночью. Подъезд был гулкий, и даже здесь, на

четвертом этаже, было слышно, как хлопает входная дверь. Со второго этажа слышалось

шарканье ног, а если на третьем этаже кто‐то звонил в свою квартиру, то до Васи доходил

и звон,

только вроде глухого, тихого скрипа.

Томительно было ожидать маму и волноваться за нее с каждым звуком на

лестничной клетке надежда напрягала все нервы ‐ и пропадала, и снова тянулись минуты

во тьме и не давали спать.

Вася не надеялся и даже не мечтал, лишь порой просто воображал себе, как бы это

могло быть: позвякивает ключ в английском замке, и мать с отцом входят вместе

Шепчутся в коридоре, раздеваются ‐ и как будто ничего не бывало: ни Томска, ни тети

Розы.

Гулкое содрогание лестничной клетки прогоняло галлюцинацию, и мама входила

одна, и Вася даже как‐то успокаивался от того, что ничего не изменилось, а главное

потому, что мама благополучно прошла по улицам и через страшноватый ночной туннель.

И теперь уже легко засыпал.

Отец поселился в только что отстроенном стоквартирном доме на площади Эйхе.

Красный проспект здесь круто спускался к Оби. Новый дом стоял в низине да еще отходил

вглубь от линии проспекта, но все равно он господствовал над площадью. Его темно‐

малиновый массив с темно‐серыми полосами колонн и карнизов размахнулся на целый