– Еще посидим?

– Наверху, – совсем перегнулся и раздельно сказал: – Я здесь снял.

В прохладном тишайшем номере, куда их доставил зеркальный лифт, Миша не дал ей и секунды опомниться.

Повалил, придавливая к широкой застеленной кровати, сдирая блузку, задирая юбку, крепко целуя в губы, что-то с хныканьем и хэканьем бормоча. Отпрянул, стряхнув пиджак на пол и распустив ремень. Животик, которого она опасалась, не был тяжел. “Харна… Харна дивчина!” – прошептав, задвигался быстро и бешено, целуя в шею с разных сторон. Лена закрыла глаза: “Засосы… Не ставь…” – он задвигался еще быстрее и застонал.

Она вернулась из душа, он лежа попивал вино из бокала (бутылка – на полу, рядом с открытым дипломатом). На соседней тумбочке стоял другой полный бокал – для нее. Был включен телевизор, где в программе “Взгляд” выступал какой-то красивый поп, вернее, старший поп с белой бородой и черным колпаком.

– У вас есть такое слово? – бойко спросил усатый ведущий в очках.

– Покаяние – вот это слово, – медленное струение речи. – И человек, и народ должны знать: покаяние никогда не бывает поздним.

– Питирим, – сказал Миша. – Вместе на приемах бываем.

– Владыка, – перебил, загрустив всем круглым лицом, второй ведущий. – По стране идет война между народами: Карабах, Сумгаит, Фергана… Может ли церковь здесь помочь?

– Национальная вражда – великое зло. Церковь говорит так: несть ни эллина, ни иудея.

– Нефть? – Миша вскочил. – Как он сказал? Нефть? – и, довольный, выключил телевизор.

– Нефть, – легко согласилась Лена, забравшись в кровать и прижимаясь щекой к его сдобному плечу.

– Сказано-то как! Ни эллина, ни иудея! Общая нефть! Общенародная! А сейчас отовсюду и эллины, едрить их в качель, и иудеи. Они нефти в глаза не видели, но всё захапать хотят. Налетай, подешевело… Иногда думаю: никогда она больше не поднимется, вся моя жизнь впустую. Новый век – новое топливо. Что упало, то пропало…

– Всё? – Лена пощекотала его хоть и полноватую, но пригоже загорелую грудь. – Больше не встанет?

– Упала… Дальше будет падать. И мы вместе с ней. – Бережно взял за голову, ткнулся курчавой и влажной сиськой в губы, потянул вниз, мимо живота, туда, где было заново напряжено. – А… А… Алена…

– Что? – откинула челку, подняла глаза: снизу вверх он был особенно похож на клювастую дородную куру.

– Алена!

– Ты как меня назвал?

– Слушай… Лена… – Он дышал прерывисто. – Скажи: “Я Алена”.

– Ты чего хочешь?