– Дорогие граждане милиционеры! Вы можете отойти! Уходите спокойно! Меня зовут депутат Аксючиц! – Возникла пауза, за щитами шевелились, вставали, переглядывались, быстро и нестройно семенили прочь; одинокий омоновец ковылял за всеми, а вслед звучало что-то более сложное и по взволнованности немного театральное: – Наш митинг был разрешен Моссоветом, но вопреки закону вас прислали его разгонять. Сегодня же прокурор Москвы возбудил уголовное дело против главы московской милиции. За этой баррикадой люди разных идей, к примеру, лично я – христианский демократ…

Он сбился, наклонился вниз, откуда донеслись неясные крики.

Двое, выбравшись из-за дымных завалов, начали прогуливаться туда-сюда в замедленном дразнящем танце с белой растяжкой, черневшей большими буквами: “Мы русские! С нами Бог!”

У одного из них лицо было темным – наверно, от копоти. Пританцовывая, он отворачивался, и Виктору начало казаться, что это негр. Тот самый, который хотел повеситься. Желая рассмотреть лучше, Виктор подался вперед и, забыв об аварийщиках, сделал несколько шагов по проезжей части.

– Фашизм не пройдет! – загомонили вокруг, и он обнаружил, что его примеру последовали старушки, радостной стайкой ринувшиеся к баррикаде.

Кувалда, настигнув, сцапал его за локоть:

– Всё, хорош, надышались.

На дорогу выскочил камуфляжный детина с автоматом:

– Куда-а? Наза-ад!

Старушки, точно школьницы, наперегонки понеслись на черный дым с каким-то легкомысленным смешком, но Кувалда, обхватив Виктора за шею, повлек его обратно к тротуару.

У гастронома, поодаль от подсохшей вишневой лужи, на треноге стояла телекамера с проводом, протянутым к голубому губчатому микрофону, который держала хорошенькая девушка. Перед ней переминались парень в клетчатом картузе, бабуся с авоськой и женщина с девочкой на руках. Виктор пропустил вперед себя аварийщиков и ловко выпал из процессии, чтобы послушать, о чем говорят.

– Я вам доложу! – втолковывал парень. – Москвичи свой выбор сделали! Борису мы верим!

Голубой микрофон скользнул дальше.

– За хлебом не пойдешь! – запричитала бабуся. – Бандиты… Всё ломают, портят… А есть еще эти… боровики…

– Боевики, – с натугой подсказала женщина, – в Белом доме засели. Спасибо хоть от них оберегают нас. Вы посмотрите, что творят! Всё перегородили. Город встал, скорые из-за них проехать не могут. Я не понимаю: почему президент медлит? Мне страшно за мою дочь! – она крепче прижала девочку к себе.

Виктор не знал – подставные они или говорят, что думают, да ему это было и неважно. Он понял, что это репортаж на фоне дыма. Чуть пригнувшись, нырнул вперед, размашистой рукой вырвал микрофон у девушки и, глядя прямо в камеру, захлебываясь, бешено закричал, как будто он в эфире: