Хью состоял в родстве с графом Гудвином, и об этом знал весь Сассекс. Но никто из местных не посмел бы вспомнить о его королевской крови в присутствии нормандцев. Король может быть только один!

«Все в порядке, – сказал Хью. – Но день будет долгим и жарким. Мы сейчас пойдем дальше, а тебе бы лучше отдохнуть».

«Нет, я хочу с тобой, родич», – сказал он, будто малый ребенок. Он и вправду был так стар, что сделался подобен дитяти.

Мы опять растянулись цепью, но не прошли и сотни шагов, как Де Акила протрубил в рог, приказывая всем остановиться. Вскоре послышался топот, и на поляну вылетел юный Фулк: да-да, сын изменника Фулка, тот самый чертенок, что поджигал солому в замке Пэвенси.[10]

«Дядюшка! – закричал он (взрослый парень, а все еще величал меня дядюшкой), – эти нормандские глупцы, что стреляли в вас нынче утром, говорят, будто ваши загонщики выкрикивали преступные слова против его величества. Это дошло до длинных ушей короля Гарри, и вам велено явиться к нему и держать ответ. Дело пахнет большими штрафами, но я с вами, дядюшка, – по самую рукоятку!»

И он умчался прочь. Хью сказал мне:

«Это старый безумец из свиты Раэри крикнул про Вильяма Рыжего. Я сам его слышал, и Незерфилдский священник тоже».

«Тогда, – говорю, – пусть Раэри и отвечает за своих людей. Подержи его пока при себе, я пошлю за вами».

И я поспешил к королю.

Его величество был с Де Акилой возле главного укрытия – там, в долине, у Виландсфорда. Его придворные – рыцари и дамы в ярких одеяниях – расположились на краю поляны. Я преклонил колено со всей учтивостью, но Генрих посмотрел на меня холодно.

«Как это вышло, – спросил он, – что ваши загонщики выкрикивали угрозы королю?»

«Кто-то раздул эту историю, – ответил я. – Просто какой-то старый безумец крикнул: „Берегитесь! Вильяму Рыжему хватило одной стрелы“, когда молодые рыцари начали стрелять прямо в нас. Двое моих загонщиков ранены!»

«Я сам накажу этого человека, – сказал Генрих. – Чей он?»

«Он служит Раэри», – отвечал я.

«Раэри? – переспросил король. – Значит, у моего дурака есть собственный дурак?»

За деревянной оградой звякнули бубенцы, и перед нашими глазами закачалась длинная нога в красном чулке, а за ней другая, в черном. Раэри, королевский шут, не спеша оседлал загородку и посмотрел на нас сверху вниз, потирая подбородок. Долговязый, стриженый, с глубоко посаженными глазами и печальным лицом монаха под колпаком шута… Колпак у него был в виде петушиного гребня, и он скручивал и закручивал его так и сяк, будто полоску мокрой кожи.

«Уж не обессудь, братец, – протянул он. – Коли я терплю твоего дурака, так и ты потерпи моего».