В ходе дальнейшей дискуссии господину фон Унольду пришла в голову идея испытать мое ясновидение не в пространственном плане, а во
- Попробуйте представить, - обратился он ко мне, - что сегодня не субботний вечер, а, скажем, будущий вторник, часов одиннадцать утра! Представили? Отлично, вы входите в вестибюль Австрийского кредитного банка... того, что у старого крепостного рва... там висит черная доска, не так ли?
- Да, да, я вижу ее сейчас прямо перед собой, - подтвердил я.
- Очень хорошо, сейчас с верхнего этажа должен спуститься мальчик и написать на доске текущий биржевой курс! - невозмутимо продолжал господин фон Унольд. - Вы можете огласить нам этот курс?
В это мгновение я действительно увидел мальчика, выводившего мелом какие-то цифры на доске. Господин фон Унольд под мою диктовку записал около двадцати курсовых показателей.
- Северобогемский уголь... - бубнил я уныло, начиная скучать. - Акции северобогемского угля: 414!
- Ерунда! - пробормотал господин фон Унольд. - Еще сегодня вечером из Вены передали, что курсовая цена северобогемского угля - 394; такие стабильные, не подверженные колебаниям бумаги, как акции северобогемского угля, не могут за два выходных дня подскочить на двадцать пунктов!
Я не обратил ни малейшего внимания на его замечание, целиком сосредоточившись на том, чтобы заставить наконец исчезнуть эти проклятые цифры на доске, так отчетливо стоящие у меня перед глазами, что, кажется, я мог бы коснуться их руками, однако, как и раньше в случае с Эбнером, мне это не удалось.
- Ну что ж, посмотрим, - невозмутимо заметил я, преисполненный какой-то необъяснимой уверенностью в своей правоте, - когда придут сводки за вторник.
И тут в комнату вошла моя жена Алоизия - вот уже много лет, как мы расстались[184]. С самого начала ее преследовал страх, что
этот эксперимент с гашишем мог повредить моему здоровью, и она самым решительным образом возражала против моего в нем участия. Алоизия и мой друг медик не на шутку повздорили, их словесная перепалка закончилась тем, что возмущенная женщина покинула комнату, в высшей степени не дипломатично захлопнув за собой дверь. Почтя за лучшее не вмешиваться, я наблюдал за неприятным инцидентом с возрастающим нетерпением, при этом меня охватило странное чувство: со временем явно что-то случилось - до сих пор такое неуловимое и быстротечное, оно теперь уплотнилось и, став почти осязаемым, тянулось бесконечно, мучительно медленно, секунды превратились в часы; я видел, как захлопнулась дверь, но прошла, наверное, целая неделя, прежде чем сопровождающий это действие звук коснулся моего слуха. А когда я посмотрел в карманное зеркальце, то увидел там лишь мерцающую пустоту! И только через несколько часов - так мне, по крайней мере, казалось - на зеркальной поверхности стали медленно-медленно проступать черты моего лица. Я слышал, как гости окликали меня: звуки, которые они произносили, растягивались в такую нечленораздельную абракадабру, что мне лишь с огромным трудом удавалось слагать их в нечто вразумительное.