Переночевал он с солдатами в палатке, спал плохо, потому что мерз, а на Остоженку вернулся лишь наутро. Там узнал - приходил Шварц, домогался, что-то имел сообщить. Архаров, кряхтя, ворча и поминая всякие члены человеческого тела, взял с собой Левушку и поехал на Никольскую. Шварца там не случилось - где-то бродил, выполняя приказание. От бесплодной суеты Архаров впал в ворчливое состояние духа. И оно продолжалось до ночи - когда он, оказавшись в еропкинской гостиной, увидел свой тюфячок и сильно обрадовался тому, что вот сейчас уляжется, вытянет ноги и вздохнет всей грудью с облегчением.
Не тут-то было.
Казалось, только глаза прикрыл, а уже принялись какие-то сукины дети трясти за плечо, звать по имено-отчеству с отвратительной почтительностью:
– Ваши милости Николаи Петровичи, ваши милости, не извольте спать!
– Убью, - буркнул Архаров и повернулся на бок, лицом к стенке.
– Ваши милости, они вора изловили, просят сказать, куды его девать.
– Кто изловил? - спросил заспанный Архаров.
– Здешние обыватели…
Архаров резко сел.
– Гони всех в шею! - приказал он. - И коли ты, дармоед, еще раз меня из-за какой-то дряни разбудишь, зубов недосчитаешься!
Никодимка отскочил, а Архаров опять завалился спать.
Утром он попытался вспомнить мерзкое ночное явление. Но никто из соседей Никодимку не заметил, все спали без задних ног, сам же он с перепугу забрался в каретный сарай, решив показаться Архарову на глаза не ранее, как к обеду. Выманил его оттуда Левушка, расспросил, а, расспросив, помчался отыскивать приятеля.
Архаров решил заявиться к Шварцу как можно ранее, чтобы застать немца дома. И это ему удалось. Правда, экспедицию он совершил на пустой желудок, но оно было и не вредно. Ранних обильных фрыштиков Архаров не любил.
– Под описание ваше, сударь, четыре человека формально подходят, но как мне узнать, который из них вам нужен? - спросил Шварц.
– Покажи мне их, - потребовал Архаров.
– Сие затруднительно, они сидят по домам, а я не имею предлога, чтобы врываться к законопослушным обывателям.
Слово «обыватели» пробудило в архаровской памяти нечто смутное и неприятное. Однако докапываться он не стал.
– Придумай что-либо, Карл Иванович. Мне хоть в щелку взглянуть.
Немец задумался.
– К церковному старосте Леонтьеву я могу наведаться порасспросить о племяннике, племянник его под моим началом служил, да перед самой чумой в Саратов по семейному делу поехал и не вернулся.