Индраджит. Ей–богу, ничего. Никаких событий, никаких происшествий. Я работаю. Она работает. Я пишу письма. Она отвечает. Раз в год мы встречаемся. Берем отпуска в одно и то же время и приезжаем в Калькутту. Больше ничего.

Писатель. А жениться на ней ты не собираешься?

Индраджит. Может быть, когда–нибудь и поженимся. Но пока что нет. Был в нашей жизни такой день — я как раз окончил колледж, — когда мы могли пожениться без долгих размышлений. Сидели в парке на траве, разговаривали. Строили планы. Спорили. Потом поспорили по–настоящему…

Вошла Манаси. Она сидит на траве под лохматым деревом. Индраджит подходит к ней. Писатель отходит в сторонку.

Манаси. Я не могу, Индра.

Индраджит. Почему?

Манаси. Ну, почему ты так настаиваешь? Дай мне время, дай мне подумать. Ты напрасно на меня сердишься.

Индраджит (помолчав). Я на тебя не сержусь. Завтра я уезжаю в Бхопал. Поэтому и хотел, чтобы ты дала мне ответ.

Манаси. Разве на твоем отъезде в Бхопал все кончается?

Индраджит (медленно). Не знаю.

Манаси. Индраджит!

Индраджит. Не знаю, Манаси. Ничего не знаю.

Манаси (тихо). Тогда… может быть, подождем, пока ты не узнаешь? Поезжай в Бхопал, подумай.

Индраджит. Теперь кто сердится?

Манаси. Я не сержусь, Индра. Просто я знаю, о чем говорю. Жизнь — это жизнь, а не игра в бирюльки.