Он бросил это на ходу, даже не оборачиваясь, и было непонятно, к кому он обращается, — несколько человек, торопившихся на матч, оглянулись.

Магазины возле стадиона были закрыты, витрины заколочены досками. Карен купила себе булочку с сосиской в «Закусочной Георга», как пышно именовался автофургон на пустыре возле свалки металлолома. Поджидая ее, Мик купил программку и, обнаружив массу замен в команде «Юнайтед», выругался про себя. Когда же они повернули за угол и увидели длинный хвост перед турникетами, Мик выругался уже вслух. Болельщики заполнили все пространство между выходами, словно это была одна сплошная очередь.

— Тьма народу, — буркнул Мик. — Может, к началу все-гаки попадем.

Карен сказала, изучая свой бутерброд:

— Слишком много кетчупа, жуткий вкус.

Полицейский, верхом на лошади, отжимал очередь к тротуару. Он упирался пятками в бока лошади и расчищал толпу, как снегоочиститель. Парень, побагровевший и развеселившийся от выпитого пива, задрал хвост лошади, делая вид, что собирается засунуть ей в зад пивную банку. Лошадь наклонила голову и беспокойно загремела уздечкой, полицейский, заподозрив неладное — лошадь дергалась, толпа хохотала, — быстро обернулся. Но парня уже и след простыл, полицейский только успел заметить, что лошадь беспокойно обмахивается хвостом. Страж порядка так и не понял, над чем потешалась толпа, но все же подъехал к новой преграждавшей ему путь толпе, пришпорил коня и с ходу врезался в нее.

Мик и Карен были возле самого турникета, когда болельщики завопили, приветствуя свою команду. Мик рвался поскорее войти и сунулся в проход раньше, чем сторож нажал кнопку; рычаг стукнул ему по бедру. Снова выругавшись, Мик потер ушибленное место и потащил Карен по длинной лестнице сквозь толпу болельщиков. Вцепившись в сумку, она семенила за ним, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не упасть. Мик перескакивал через две ступеньки, Карен же в узкой юбке приходилось ступать на каждую. Когда они наконец добрались до верха, у нее так горели подошвы — хоть спичку о них зажигай.

Не выпуская руки Карен и почти волоча ее за собой, Мик начал пробираться сквозь толпу по ступенькам вдоль трибун вниз. «Простите, простите», — то и дело повторял он, их пропускали, но часто с таким недовольным видом и провожали таким враждебным взглядом, словно готовы были послать им вслед пару крепких слов. Было очень жарко. Они протискивались что было сил и все равно ползли вниз как черепахи. Терпение у Мика лопнуло. Больше он уже не просил разрешения пройти, а когда кто-то посоветовал ему быть повежливее, Мик так на него накинулся, будто это он пнул его, Мика, в бок: