— Цыц! — прикрикнул на старух батюшка. — Кошка — тварь божья. И молиться за её здоровье можно! — и к девушке: — А вот молебен о здравии заказывать нельзя и свечку ставить тоже нельзя.

— А как же? — спросила девушка.

Священник взял её под локоток и молча повёл её сначала к входу, где весели косынки:

— Накинь.

А потом к большой иконе Спасителя.

— Вот! Молись.

— Я не умею.

— Скажи: Господи, Иисусе Христе… А дальше своими словами. Главное, что бы молитва от сердца была. Господь милостив. Понятно?

Девушка кивнула.

— Ну и хорошо. Что с кошечкой?

— Ветеринар говорит, что рак желудка.

На лице священника появилось сочувствие. Помочь, тут, в общем-то, не чем.

— Десятый год кошечки, старенькая уже. Басенька.

Глаза у девушки намокли.

— Молись, — строго сказал священник. — Как минимум, душа твоя утешиться.

Девушка послушно повернулась к иконе. Батюшка отошёл в сторону и наблюдал, как девушка шепчет что-то про себя и неумело креститься. Девушке лет двадцать, может быть, двадцать два, значить кошка у неё появилась лет в десять-двенадцать. Получается, что росла и взрослела она вместе с кошкой. Кошка была и игрушкой и подружкой. И первую любовь, и первую разлуку и всё то первое и хорошее и плохое, что бывает в юности, видела кошка. Обнимала хозяйка её, наверное, когда было плохо и грустно, и играла с ней, когда было хорошо и весело.

— Надо же, за кошку молиться, — послышалось за спиной.

Священник оглянулся:

— И что тут такого? Пусть молиться. Когда тебе было двадцать лет, и у тебя бы кошка подыхала, ты бы куда пошла, Зинаида? В храм или кабак?

— В подъезд, жахнуть портвейну. А церквей тогда мало было. Молод ты ещё, батюшка, что ты о той жизни знаешь? От нашего храма одна руина была, я помню.