— Вы совсем отрицаете любовь к морю?

— Нет, зачем же! Не отрицаю. Много и таких, конечно. Я про женщин в основном говорю. Женщине в море нельзя долго оставаться.

Я вспоминаю рассказ Носача.

«Принял я буфетчицу, молоденькую еще, девятнадцати лет. Бойкая такая. Ну, думаю, эта парням головы вскружит, пожалуй что оплошку я совершил. Пришли на промысел. Сплю как-то. Слышу, кто-то трогает меня. Открыл глаза — буфетчица. «Что случилось?» — спрашиваю. «Ничего», — говорит. «А чего пришла?» — «Ну как чего...» Тут дошло до меня. «Иди, — говорю, — девочка, выбрось это из головы». А она мне: «Все равно с кем-то спать придется, уж лучше с капитаном. Никто не тронет потом, побоятся». — «Правильно, — говорю, — ты вопрос решаешь — лучше с капитаном, потом никто не тронет, это верно. Только заметила ли ты, что я тебе в отцы гожусь?» — «Все равно с кем-то спать придется», — твердит свое. И плачет. «Не реви, — говорю, — ни с кем ты на моем судне спать не будешь. Одна будешь спать». — «Ой, неужели правда! — обрадовалась, сквозь слезы улыбается. — А мне на берегу сказали, что все равно не убережешься. Я и решила — уж лучше с вами». — «Иди, — говорю, — не бойся. И спи спокойно». А наутро собрал команду и объявил: «Если кто хоть пальцем тронет нашу официантку, сам лично за борт выброшу подлеца. В тюрьму сяду, но подлеца уничтожу». А они мне говорят, черти: «А если по согласию? Тогда как? Обоих за борт?» — «Это, — говорю, — только с моего согласия ваше согласие будет, а моего согласия вам, жеребцам, нету. Считайте, что это дочь моя с сегодняшнего дня». С год назад на улице вдруг кинулась ко мне женщина, целует. Смотрю, она. Совсем уж взрослая женщина. Дочка у нее, шесть лет. А рядом с ней мужчина. Она ему говорит: «Вот мой названый отец. Познакомьтесь, — говорит, — это мой муж, а это наша дочка». Не поверишь — у меня аж слеза навернулась, до того хорошо было на них смотреть, будто и впрямь дочку встретил после разлуки».

Вспомнил я еще и то, как перед рейсом разговаривали Шевчук и Носач, когда ехали мы в отдел кадров. «Женщин брать не будем», — заявил Шевчук решительно. «Это уж твоя забота, — усмехнулся Носач за рулем. — Тебе за моральным обликом команды следить, ты и решай». — «Вот я и говорю — не будем». — «А врач?» — «Кроме врача, конечно, — согласился Шевчук. — Римма Васильевна нам всем мать родная».

Я пересказываю этот разговор врачу.

— Да, — грустно улыбается Римма Васильевна. — Теперь я и мать, и бабушка.

А я, глядя на нее, вдруг думаю: она ведь была красивой женщиной. Была! Как печально это слово — была! Особенно для женщины.