Он часто приходил ко мне, и мы с теплотою в сердце вспоминали школу, мальчишечьи проказы, друзей своих, девчонок-одноклассниц, которые к тому времени уже все повыходили замуж, поразъехались; у наших одноклассников были теперь дети, у каждого была своя жизнь, своя судьба. После многолетней морской службы я учился в институте и не был еще женат, а у тезки моего бегали уже две девочки-погодки и была жена — красивая пухленькая блондинка, знающая, что она красивая, и весьма пекущаяся о своем лице. Он только однажды пришел ко мне с ней, потом приходил один. И все с какой-то допытывающейся настороженностью взглядывал на меня. Мне казалось, что он собирается что-то рассказать, но не решается, не знает, как я приму эту исповедь. Почему-то казалось, что будет именно исповедь.

—    Если б ты только знал, чего пришлось там насмотреться!— сорвалось у него однажды. Но продолжать не стал, а я не подтолкнул вопросом, что-то останавливало, не давало расспросить — чего именно он насмотрелся?

И еще однажды его прорвало:

—    Начальник жил с ней. И я знал. И она знала, что я знал. — И заискивающе-оправдательно, что ли, пояснил: — А куда денешься — кругом тундра.

Он опять глубоко затянулся папиросным дымом и долго и отрешенно молчал.

—    Насмотрелся, — сквозь свои думы повторил он. — И величие духа, и покорность, и падаль всякая.

—    Простил? — с возникшей неприязнью спросил я.

—    А? — не сразу понял он, отрываясь от совсем других мыслей, и, поняв, покорно сказал: — Простил. Я там и не такое видал. Тебе и не снилось.

Я презирал его, что он простил жену.

—    Дите ты еще, — ответил он тусклым голосом, хотя были мы с ним одногодки.

И так он это сказал, что я действительно почувствовал себя перед ним мальчиком в коротких штанишках.

—    Видеть это надо своими глазами. Вот этими, — неожиданно резко сказал он, обычно тихий и спокойный.

Но и в тот раз он не договорил, возможно потому, что помнил мой давний юношеский максимализм и не был уверен, что за прошедшие годы я избавился от него.

В каждый его приход мне казалось, что он вот-вот заговорит, и уже хотел этого, ждал, но так и не дождался.

Умер он внезапно, в столовой, среди белого дня. И только позднее я узнал, что пил он горькую.

Накануне он должен был прийти, но я спешил на свидание и не стал ждать. Я увидел его в конце улицы, торопливо шагавшего ко мне, и, чтобы не объясняться, трусовато вскочил в трамвай и уехал. Я не знал, что больше не увижу его. Мы никогда не знаем, когда видим друг друга в последний раз. Женщина в тот момент была мне дороже друга.