– А я смотри, как могу!

Широко раскинутые руки, вдох, сердце замирает восторгом. Еще мгновение и густой бархатистый клевер уже пружинит под спиной, словно подушка. Запах дурманит голову. Ухо щекочет божья коровка. Рядом хлопотливое жужжание шмеля. Отсюда, снизу он кажется неправдоподобно большим и мохнатым. А над шапками клевера расплескалась синева. Ни одного белого островка. Клевер тянется к самому небу и шепчет, баюкает.

– Валентин, ты посмотри на него! Завалился в клевер прямо в новой белой рубашке! – голос мамы не то расстроенный, не то удивленный.

Голос отца:

– А мордаха-то, мордаха, до-воль-на-я! Ну, а мы-то что с тобой, Зоенька, думаешь дюже взрослые?

Серебряный смех мамы, короткий восторженный вскрик, шорох смятого клевера.

– Благодать-то какая!

– Валя, как маленький, ей-богу!

Тишина. Только слышно мерное жужжание луговых пчел и шмелей на фоне монотонного пения кузнечиков.

Любопытный детский голос, его голос:

– Мам! Пап! А вы чего это там делаете?

Едва сдерживаемый смех в голосе отца:

– Шмелей считаем.

– Здорово! Я тоже хочу!

Тоненькие ручонки обвивают родительские шеи.

Счастья много не бывает. Это правда.

Он стоял и смотрел, как трепетал на ветру широкий подол маминого белого платья, когда она за руку с отцом шла в гору по узкой поросшей короткой травой дороге. Вот еще чуть-чуть и они будут на самой вершине. Вид оттуда – воплощение рая.

– Подождите! Меня забыли!

Он стоял на дороге и от обиды топал маленькой ножкой, обутой в новенькую зеленую сандалию.

Улыбка мамы, задорная, счастливая. Улыбка отца, всегда добрая и сдержанная. Лица вполоборота. Взмах маминой руки. Прижатая к сердцу и взлетающая вверх, в прощании, рука отца.