– Мы уходим, слышишь? Она останется здесь, а мы уходим.
Он поцеловал ее, но она не ответила. На холодном ветру он отчетливо ощутил ее теплое дыхание.
Странно, но порой просто знаешь, когда настает последний раз.
90
90
Феликс отодвинул десертную тарелку, недопитый стакан пива и одну из скучных книг по математике, которые Винсент разбросал по всей квартире, и поставил пластиковую рождественскую елочку, очень маленькую, она вполне могла стоять на кухонном столе как комнатное растение. Искусственный дух Рождества, иллюзия, что все тут как везде, что так было всегда, сколько он себя помнит, – всегда нарочито, фальшиво, вымученно, ведь отец вечно все портил своими окриками, требованиями, безрассудством. Пластиковая елочка на кухонном столе в точности соответствовала Рождеству – оно всегда было маленьким.
Ему бы следовало быть спокойным: это же вечер новой жизни – без прошлого. Младший брат сидел рядом, в кресле перед телевизором, с пультами в руках, переключая каналы.
Но как раз спокойствия он и не чувствовал.
– Выключи. Совсем.
– Я хочу посмотреть.
– А я нет. Выключи, черт побери!
Винсент сидел у телевизора уже шесть часов, смотрел новости, сгорая от тревоги.
– Выключи!
– Нет.
– Я не хочу знать. Мне и тут хорошо. В Гётеборге! Я не там!