– Мы не спешим, – ответил тот.
– Кинолог считает, они пробыли здесь примерно полчаса.
– Мы ждем удобной минуты.
Снег перестал. Мороз ослабел. Пейзаж как на красивой рождественской открытке. В самом деле. Мирная картина. Освещенный домик, пушистый снег, словно вата, на водосточных желобах и фруктовых деревьях, дым над трубой.
Но это не рождественская открытка.
Свет, вероятно на кухне, зажгли вооруженные грабители, которые не остановятся перед перестрелкой с полицией. Совершив десять грабежей, они выпустили в гуще людей больше пуль, чем любая другая шведская банда до них.
Спецназовцы уже пытались вступить с ними в телефонные переговоры.
Теперь и Бронкс набрал номер стационарного телефона. Сквозь щели и окна они слышали, как внутри раздался звонок. Новая попытка убедить людей в доме добровольно выйти с поднятыми руками. Телефон все звонил, но трубку не сняли.
Им дали другой ответ. Весь свет в доме разом погас.
Они не сдадутся.
91
91
Три с половиной миллиона крон по объему куда меньше, чем кажется. Даже не заполняют спортивную сумку. А когда суешь пачку за пачкой в трескучее оранжевое пламя, оборачиваются пеплом, который вообще не занимает места.
Иван лег на пол в гостиной.
– Лео?
Сын прополз к окну, настолько близко, что он бы мог схватить его ботинок. Все тело сжалось и напряглось, когда он осторожно отпер оконную раму и толкнул ее наружу, спихнув сугроб с подоконника.
Щель в несколько сантиметров. Путь наружу.
– Я знаю, что ты надумал. – Иван привстал на коленях рядом с сыном. – Лео, не делай этого.
Снаружи тусклый свет в холодной прозрачности. Россыпь звезд, убывающий месяц. В оконном стекле отражение четырех глаз, как когда-то, когда они смотрели друг на друга в испещренное граффити зеркало в тесном лифте. Он тогда босиком сбежал по лестнице с седьмого этажа, уверенный, что потерял сына.
–