— Вы просили о помощи.

— Я гляжу, вам самому помощь нужна. Насколько понимаю, теперь нас ищут обоих.

— Нет. Только вас. Обо мне думают, что я сгорел.

— Вот как?.. Что ж, в таком случае нам действительно немножко везет. Среди ваших знакомых, в отличие от моих, нас вряд ли будут искать. У вас, кстати, есть какие-нибудь соображения относительного моего исчезновения из города?

— Двое моих знакомых, проживающих в Берлине, смогут помочь. Я так думаю. Точнее, надеюсь.

— Среди них есть доктор?

— Нет. Но есть ветеринар. Я у него лечил собаку.

Бургдорф тихо рассмеялся:

— Не обращайте внимания. Банальная истерика. Скоро пройдет. Однако не будем терять время. Идемте к вашему живодеру. До рассвета мы должны где-то спрятаться. Если не у него, то в другом месте. В противном случае окажемся в живодерне папаши-Мюллера.

* * *

Прошедшая ночь превратилась для Геббельса в один сплошной кошмарный сон. Ему снилось, будто люди Гиммлера вскрыли в его кабинете сейф и извлекли оттуда серый конверт. Снилось, будто «Фермер», протянув руку, берет пакет. Вскрывает его. И, постоянно поправляя пенсне, с трудом разбирая каждую фразу, читает написанное. А он, Геббельс, единственный и верный последователь дела Адольфа Гитлера, сидцт, привязанный к своему же креслу, и с ужасом слушает текст собственного послания фюреру. За спиной у него стоят два автоматчика с приготовленным к расстрелу оружием.

Министр в то утро проснулся не как обычно, в половине шестого, а на час раньше. В холодном поту.

Теперь тот самый серый конверт лежал перед ним на столе.

В окно били первые лучи солнца. Пять часов утра. На столе чашка с чаем, рядом на тарелочке несколько сладких сухариков — завтрак. Впрочем, министру пропаганды было не до него.

Помощнику Геббельс строго-настрого приказал никого не впускать без его разрешения. Ему необходимо было побыть одному. Для того, чтобы спокойно вскрыть конверт и ликвидировать его содержимое. Геббельс развернул лист и прочитал первую фразу:

«Мой фюрер.

Развитие войны в последние месяцы, присутствие врага как на востоке, так и на западе наших границ, заставляют меня изложить перед вами мысли относительно военной политики рейха. При этом я как человек невоенный оставляю без рассмотрения дальнейшее течение военных операций, как бы оно ни сложилось. Судить об этом не входит в сферу моей деятельности. К тому же я не владею необходимыми данными, которые позволили бы мне прийти к правильным выводам. Поэтому я могу только констатировать факт, что события первой половины лета 1944 года значительно поколебали паши надежды. На востоке мы не смогли удержать фронт на той линии, которая считалась возможной На западе не смогли отразить вторжение англичан и американцев. Напротив, оккупированные нами ранее западные территории, являвшиеся предпосылкой наших операций на востоке, утеряны нами за небольшим исключением. Ия знаю причины, которые привели к этим тяжелым военным поражениям. Они зависят не столько от материальных условий, сколько от действий некоторых лиц…»