— Это не есть хорошо, командир! Хреново, можно сказать! Не нравится мне всё это. Может и впрямь в Москве переворот. Вспомни, когда улетали, всё гудело и ходило ходуном!

— А при чём здесь наша группа? Что же, я, Алёшка и ты для себя, что ли, старались? Хотя всякое может быть! — Боже мой, как наивны были тогда мои рассуждения, но об этом тогда я совершенно не задумывался. Перед нами в тот момент была поставлена боевая задача, которую следовало выполнить любой ценой, и никаких разговоров.

Мы шли, молча, по склону невысокой горы. Едва приметная тропинка, которую, наверно, протоптали горные козы, резко поворачивала направо и забирала немного вверх. Идти было легко, ибо легко дышалось, высота небольшая, а, значит и воздуха много. Я чувствовал себя превосходно, да и Димка, по-моему, не устал от быстрой ходьбы, изредка чередовавшейся с бегом. Мне приходилось немного хитрить, чтобы сберечь силы прапорщика на завершающий бросок, когда нужно будет рвануть так быстро, чтобы патрули, наверняка выставленные Дентенем, не смогли бы нас сразу достать.

Я и Димка старались как можно скорее выйти на государственную границу. У нас был заранее установлен сигнал, которым мы давали пограничникам добро на начало операции по нашему выводу с чужой территории. Это придавало нам дополнительные силы. В глубине души ведь я надеялся, что закодированный сигнал всё-таки дошёл до адресата, и нам обеспечат переход через границу.

Вертолёты, как это бывает всегда, выскочили из-за горного склона неожиданно. Нас обнаружили сразу же. Я это понял потому, что винтокрылые машины тут же зависли в воздухе напротив нас. Сидевшие в них люди, видимо имели приказ взять нас любой ценой, поэтому без лишних разговоров и суеты они приступили к делу. Выстрела в шуме работы двигателей вертолётов я не услышал, зато увидел, как, обливаясь кровью, рухнул на острые камни прапорщик Димка Сокольников. Первая пуля попала ему в грудь. Он хрипел и силился что-то сказать мне на прощанье, ибо умирал, но не мог выдавить из себя ни единого слова, потому, как второй кусок свинца, выпущенный из винтовки, попал ему прямо в горло. Я мгновенно повернулся в сторону вертолётов. В ближней ко мне машине, пристегнувшись страховочным тросом к эвакуационной лебёдке, на полу у открытой двери сидел, свесив свои ноги вниз, не боясь выпасть из вертолётного грузового отсека, тот, кто ровно полминуты назад убил моего второго закадычного друга, Димыча. Я вдруг почувствовал, как возникшая внутри меня неожиданная и острая боль, быстро разбежалась по всему телу, не забыв дотронуться и до моего сердца. Только некогда мне было в тот миг обращать внимание на свои переживания и чувства. Может быть, когда-нибудь, если мне посчастливится выжить, я вспомню и поразмыслю о них на досуге, но сейчас мой взгляд был прикован к здоровенному парню, который из вертолётного отсека смотрел в мою сторону и нагло ухмылялся при этом. Его чёрного цвета берет, надетый набекрень, залихватски был сдвинут на самую макушку. Этот мускулистый парень с квадратной физиономией не просто сидел, он спокойно целился в меня из снайперской винтовки. Но прежде чем нажать на спусковой крючок, сидевший в вертолёте противник указал на меня пальцем и характерным жестом руки, оттопырив большой палец и проведя им несколько раз поперёк своего горла, ясно продемонстрировал, что он собирается сейчас со мной сделать. «Перепилить, значит, мне глотку решил, ублюдок паршивый, ну посмотрим!?» — мелькнула в голове одна единственная мысль, на которую я даже не обратил внимания и не стал додумывать до конца, ибо весь уже, целиком и полностью, находился во власти предстоящего боя, а если сказать точнее, то дуэли.