– Ты уже тогда был знаком с ним?
– Я знаю Клинера с незапамятных времен. Добился того, что меня назначили от Бюро поддерживать контакты со Спиренцей. И замял все результаты расследования.
Мы молча проехали еще мили две. Двое парней в неприметном седане держались в сотне ярдов за «бентли». Вдруг Пикард повернулся ко мне.
– Этот тип, Леннон, он еще одна ищейка из казначейства, работающая на твоего брата.
– Это приятель Хаббла, – поправил я.
– Черта с два! Мы проверили, у него нет друзей в Огасте. Проклятье, у него вообще нет друзей. Хаббл считал своим другом Клинера – ведь тот дал ему работу.
Пикард захихикал. Его огромная туша тряслась от веселья.
– Как и Финли считал тебя своим другом, верно? – заметил я.
Он пожал плечами:
– Я пытался отговорить его. Предупреждал. А что еще мне оставалось делать? Умереть ради него?
Я ничего не ответил. Мы молча ехали вперед. Седан упрямо держался в ста ярдах позади.
– Нам нужно заправиться, – сказал я.
Нагнувшись, Пикард посмотрел на стрелку указателя топлива, приблизившуюся к красной отметке.
– Свернешь на ближайшую заправку.
У городка с названием Мэдисон я увидел знак заправки. Свернул с шоссе и поставил «бентли» у самой дальней колонки.
– Ты будешь заправлять? – небрежно спросил я.
Пикард удивленно посмотрел на меня:
– Нет. За кого ты меня принимаешь, черт возьми? Сам заправишь.
Именно этот ответ я и хотел услышать. Я вышел из машины. Пикард тоже вышел. Неприметный седан остановился за нами, и из него вылезли двое. Я посмотрел на них. Это были те самые латиноамериканцы, с которыми я столкнулся в Нью-Йорке, на людной улице неподалеку от Колумбийского университета. Тот, что пониже, был в плаще цвета хаки. Я приветливо улыбнулся ребятам. По моим расчетам, им оставалось жить меньше часа. Они подошли и встали рядом с Пикардом. Сняв шланг, я вставил пистолет в бензобак «бентли».
Бензобак был большой, вместимостью больше двадцати галлонов. Я засунул палец под курок пистолета, чтобы бензин лился не полной струей. Держа пистолет одной рукой, я развернулся и прислонился к машине. У меня мелькнула мысль, не начать ли насвистывать. Пикард и латиноамериканцы потеряли ко мне всякий интерес. Поднялся ветер, и они ежились, спасаясь от холода.