В данном случае перед «кормушкой» «на стрёме» тусовался молодой паренёк по прозвищу Горелый. Это погоняло он получил, по-видимому, из-за своей ярко-красной физиономии. Обычно стоящий «на стрёме» имеет небольшой процент от выигрыша, при условии, конечно, что всё заканчивается благополучно и менты не застают врасплох. Но в какой-то момент, понадеявшись, что уже поздно и менты наверняка спят, Горелый отошёл на минуту, чтобы прикурить сигарету, и в тот же миг, словно только этого и ждали, менты резко ворвались в камеру и отшмонали не только «стиры», но и одну десятирублевую купюру, которую не успели затарить.

Ругаясь и проклиная Горелого на чём свет стоит, игроки расползлись по своим шконкам. Во-первых, чтобы нырнуть в свои мешки и подобрать вещи для расчёта, а во-вторых, «побазарить» и решить, как поступить с Горелым.

Я тоже вернулся на своё место, несколько удивляясь тому, что Горелому, лежавшему надо мною, так ничего и не предъявили за его ошибку. Как мне потом пояснил Чиж, Горелому можно было предъявить, если бы он сразу получил свой «гонорар», а так всё списалось на «ментовской» расход.

— Слушай, Режиссёр, — услышал я и открыл глаза.

На шконке рядом сидели шахматисты, которым, видно, не спалось, но окликнул меня не один из них — свесившись жирным удавом с верхней шконки, ко мне обращался Горелый:

— Может, всё же махнёшь со мною то пахучее мыло на эти вот носки? — Он показал мне пару ярко-красных носок.

Нужно заметить, что, однажды увидев у меня цветочное мыло, подаренное Бесиком, Горелый не раз предлагал мне махнуться: то на сигареты, то на махорку, а теперь вот на носки.

— Не соглашайся, Режиссёр, — вступил в разговор приятель Чижа — Федя-Одесса, более всего пострадавший от «ментовского расхода», здоровенный верзила килограммов под сто весом. — Запалил «пулемёт», гад, как раз в тот момент, когда я мог отыграться, пусть теперь рожу кирпичом моет!

Все, кто не успел заснуть, рассмеялись, но тут же рядом со мною раздался какой-то странный шум, а за ним вскрик. Было такое впечатление, что сверху упало что-то тяжёлое. Я вскочил на ноги и обернулся на шум. На мгновение даже растерялся: то ли ругаться, то ли смеяться? Дело в том, что Горелый, потеряв-таки равновесие, рухнул с верхней шконки и, словно пикирующий бомбардировщик, да ещё и с окурком во рту, с диким рёвом, чуть не оставив заиками бедных шахматистов, свалился прямо на них и сделал «китайскую ничью».

Напуганные и растерянные шахматисты, потирая огромные синяки на лбу, проклинали Горелого на чём свет стоит. И явно готовы были броситься на него, чтобы сорвать зло. Но это вызвало ещё больший смех, подхваченный едва ли не всей камерой — шум разбудил заснувших. За гоготом никто не заметил, как снова распахнулась дверь камеры и в «хату» загнали нескольких мужиков с мешками и матрасами в руках. Нарвавшись на странное веселье «хаты» и приняв его на свой счёт, новички сбились в кучу на середине камеры и, видимо, напуганные рассказами о творившемся во Владимирской тюрьме беспределе, смирились с тем, что их сейчас раздербанят по полной программе.