– Я был за. Но это глупый вопрос. Машины времени не существует. Оценка событий прошлого не всегда безупречна. Я понял, что правильной будет другая постановка вопроса. Начать здесь и сейчас. Глядя вперед. Воспользоваться даром предвидения. Идея, прямо противоположная машине времени. Есть ли какой-то человек, которого ты можешь изъять сегодня, чтобы потом не пришлось мечтать о машине времени? И если да, то сделаешь ли ты это? А если ты ошибаешься? Или вдруг прав? И тогда ты поменяешь восемьдесят миллионов жизней на одну.

Часы в голове Ричера сообщили, что пятнадцать минут прошло. С бомбой все было в порядке. Случайные нажатия кнопок и повороты тумблера ни к чему не привели. Чего и следовало ожидать. Ведь при неудачном прыжке с парашютом все могло пойти гораздо хуже.

– Это принципиальный вопрос морали. Одни говорили: нет, ведь человек еще не нарушил никаких законов. Пока не нарушил. Но ведь про других можно сказать то же самое. И если ты был готов вернуться назад на машине времени, чтобы их остановить, почему нельзя поступить так сейчас? Кое-кто беспокоился о степени достоверности. Что, если она составляет всего девяносто процентов? Другие говорили: лучше перестраховаться, чем потом жалеть. Из чего следовало, что более пятидесяти процентов уже достаточно. Но и это не так. Один шанс из ста спасти восемьдесят миллионов человек от ужаса и страданий. У вас есть точка зрения по данному поводу, герр Дреммлер?

Тот не ответил.

– Мы учились на последнем курсе Вест-Пойнта – это такой колледж – и разговаривали о подобных вещах. Насколько серьезными мы тогда были? Не имеет значения. Мы ведь не могли доказать, что сделаем то, о чем говорили. Или не сделаем. Но жизнь – дерьмо. Теперь мне предстоит дать настоящий ответ на этот вопрос. Врал ли я себе все прошедшие годы?

Он выстрелил Дреммлеру в сердце, а когда его тело начало клониться на бок, – в голову, с того же расстояния, чтобы не оставалось никаких сомнений. Потом убрал пистолет в карман, засунул секретную папку в рюкзак, закинул «Дэви Крокетта» на плечо и зашагал к фургону. Подошел к двери и нажал на зеленый волшебный гриб, чтобы открыть одну дверь, потом – другую и бросить рюкзак к его девяти братьям. Затем он захлопнул двери и надежно зафиксировал засов.

И сел на пассажирское сиденье.

– Вы в порядке? – спросила Нигли.

– Никогда не чувствовал себя лучше.

– Вы уверены?

– Ты что, моя мать?

Дверь поднялась до самого верха.

– Поехали, – сказал Ричер.

* * *

СНБ ввела режим чрезвычайного положения, на основании которого все участники были немедленно рассредоточены, чтобы уменьшить риск опознания и, как следствие, вызова в суд. Уже через шестнадцать часов Ричер оказался в Японии. Он слышал, что для разгрузки фургона прибыла ядерная эвакуационно-ремонтная рота. У них имелась старомодная машина – еще с тех времен, когда снаряды с ядерными боеголовками вываливались из самолетов и падали на поля. Позднее ему рассказали, что Уайт и Вандербильт вместе с курьером улетели в Цюрих. Они сняли деньги с одного счета и перевели на другой. ЦРУ стало богаче на шестьсот миллионов долларов. Иранец получил квартиру в Сенчури-Сити и уже через неделю поступил на работу в киноиндустрии. Саудовцев отозвали домой, в Йемен; после этого о них больше никто не слышал. Уайли похоронили на кладбище для бедняков и бродяг, рядом с немецкой автострадой. Там не поставили надгробного камня и даже не сделали надписи.