— Нет, мэм. Но это было здорово громко.

— Это был do agudo.[333] Вы думаете, какая-нибудь цыганка может взять такую ноту? Ага, хрипатая какая-нибудь цыганка!

— Н-ну, я не очень-то над этим задумывался.

— Покажите мне такую цыганку! — разошлась примадонна. — Хотела бы я взглянуть на такую цыганку.

— А кто марафетит лошадей?

— Цыгане, разумеется. Кто же еще-то? Марафетчики. Коновалы. Дантисты лошадиные.

Сняв шляпу, Билли вытер лоб рукавом; снова надел шляпу. Мужчина из кибитки уже спустился по крашеным деревянным ступенькам и сел на нижнюю, продолжая курить. Наклонился, щелкнул пальцами у морды пса. Пес попятился.

— А где все это произошло? Ну, в смысле, с мулом-то, — сказал Билли.

Она приподнялась и указала сложенным веером.

— На дороге, — сказала она. — Отсюда максимум метров сто. И как теперь двигаться дальше? Такой был мул! Обученный. С театральным опытом. Убит прямо в постромках пьяным идиотом.

Мужчина на ступеньках сделал последнюю глубокую затяжку и щелчком пустил окурком в пса.

— Передать им что-нибудь от вас, если мы их встретим? — спросил Билли.

— Скажите Хайме, что у нас все в порядке и чтобы он не торопился.

— А кто такой Хайме?

— Пунчинельо. Он у нас Пунчинельо.^{64}

— Кто-кто, мэм?

— Payaso. Как это? Паяццо. Шут.

— А, клоун.