— Ну, наверное.

— Дочку Макгрегора выбрали королевой «Солнечного карнавала». Ты ее видел вообще?

— Нет.

— Миленькая. Как дела с ремонтом развалюхи?

— Нормально движутся.

Сокорро поставила перед ним тарелку и рядом еще одну, прикрытую тряпочкой, — с поджаренным хлебом.

— Но она ведь не какая-нибудь городская цаца? Или где?

— Нет.

— Это хорошо.

— Ну-у… Хорошо.

— Парэм говорит, она на щенка похожа, только веснушчатая.

— Он меня держит за сумасшедшего.

— Что ж, ты, может быть, слегка того. А он, может быть, слегка ревнует.

Орен сидит смотрит, как парень ест. Отхлебнул кофе.

— Когда я женился, мои кореша все говорили, что я спятил. Говорили, что я пожалею.

— И как? Пожалели?

— Нет. Из этого вышел пшик. Но я не жалел. Ее-то вины в том не было.

— А что случилось?

— Да даже и не знаю. Много чего. В основном то, что я не смог ужиться с ее родней. Мамаша у нее была — это кошмар какой-то. Я-то думал, навидался я в жизни злобных теток, а оказалось — нет. Если бы ее старик прожил дольше, у меня, может, и был бы шанс. Но у него было больное сердце. Я видел, как все это приближалось. И когда я справлялся о его здоровье, у меня это был не просто дежурный вопрос. В конце концов он слег и умер, и тут появилась она. Со всеми пожитками. Ну и настал моему житью женатому конец.

Он взял со стола свои сигареты, прикурил. Задумчиво пустил через всю комнату струю дыма. От парня взгляд не отводил.