— Позволю себе предположить: ты пришел, чтобы заплатить мне деньги, которые ты должен.

— Я пришел убить тебя.

Сутенер медлительно затянулся сигариллой. Слегка склонив голову набок, скривил тонкие губы и тонкой струйкой выдул дым вверх.

— Это вряд ли, — сказал он.

Оторвавшись от поручня, он медленно спустился на три ступеньки в проезд. Джон-Грейди передвинулся чуть левее и встал в ожидании.

— Думаю, ты даже и вообще не знаешь, зачем ты здесь, — сказал Эдуардо. — Что очень печально. Может быть, мне удастся тебя просветить. Возможно, у тебя еще есть время поучиться.

Он снова затянулся сигариллой, потом бросил ее и с вывертом затоптал сапогом.

Как он доставал нож, Джон-Грейди даже не заметил. Может быть, нож у него все это время был в рукаве. Раздался четкий негромкий щелчок, и сразу световой блик от лезвия. И опять блик. Словно он поворачивает нож в руке. Джон-Грейди вынул нож из-за голенища и намотал дождевик на правый кулак, зажав свободный конец в кулаке. Эдуардо вышел подальше в проезд, видимо, чтобы свет у него был сзади. Ступал осторожно, избегая луж. Его светлая шелковая рубашка в неверном свете словно струилась. Повернулся к пришедшему.

— Брось ты эту свою затею, — сказал он. — Иди домой. Выбери жизнь. Ты так молод.

— Я пришел убить или быть убитым.

— О-о, — протянул Эдуардо.

— А не затем, чтобы говорить.

— Да это я так, чисто для проформы. Снисхожу к твоей юности.

— Насчет моей юности можешь не волноваться.

И вот картина: темнота, проезд. Сутенер стоит, его рубашка на груди расстегнута. Прилизанная, напомаженная голова в электрическом свете кажется синей. В расслабленной руке у него нож с выкидным лезвием.

— Я хочу, чтобы ты знал: мне до последнего хотелось простить тебя, — сказал он.

А сам при этом сокращает расстояние, подбирается шажками почти неуследимыми. Остановился. Стоит чуть склонив голову набок. Ждет.

— Видишь, я тебе даю максимальную фору. У тебя, видимо, еще нет большого опыта всяких драк. А вообще-то, в драке чаще всего проигрывает последний, кто что-то сказал.

Он приложил два пальца к губам, призывая к молчанию. Потом сделал ладонь чашечкой и поманил ею парня.

— Давай, — сказал он. — Надо же с чего-то начинать. Это как первый поцелуй.