Сандро — Александр Борисович Кусиков, см. о нем прим. к «Душа грустит о небесах...»
«Эта улица мне знакома...»
«Эта улица мне знакома...»
Кр. новь, 1923, № 6, октябрь-ноябрь, с. 126; М. каб.; Ст24.
Печатается по наб. экз. (вырезка из М. каб.).
Беловой автограф — РГАЛИ, без даты, в составе остатков макета сб. «Москва кабацкая». В наб. экз. датировано 1922 г., там же, на обороте листа, другая помета: «Париж. 1923». В наст. изд. датируется в соответствии со второй пометой. Эта дата была принята и в Собр. ст.
В критике стихотворение оценивалось в общем контексте «Москвы кабацкой». Г. Адонц видел главный его недостаток в том, что в нем видна «самая подлинная фетовщина, каким-то неведомым путем проскочившая в Москву кабацкую» (журн. «Жизнь искусства», Л., 1925, № 34, 25 августа, с. 10). «Покаянный поэтический катценяммер» (похмелье) усмотрел в стихотворении В. П. Лебедев (журн. «Вестник знания», Л., 1925, № 17/18, стб. 1156). В. Никонов увидел в нем, наоборот, «успокоенное созерцание», направленное на то, «чтобы дальше, сквозь тоску и усталость — в подъем, впивать, не отрываясь, полноту и красочность существования... Есенин, последний романтик, снова и с новой силой возвращается к основной своей теме: “А жизнь-то проходит”» (журн. «Стрежень», Ульяновск, 1925, № 1, ноябрь, с. 10–11).
«Годы молодые с забубенной славой...»
«Годы молодые с забубенной славой...»
Кр. новь, 1924, № 3, апрель-май, с. 134; сб. «Московские поэты. 1924 г.», Великий Устюг, 1924, с. 20; Ст24.
Печатается по наб. экз. (машинописный список) с исправлением в ст. 8 по Кр. нови и сб. «Московские поэты» («Едем... кони... сани... снег... проезжаем рощу...» вместо «Едем... кони... кони... снег... проезжаем рощу...»).
Автограф неизвестен. Датируется по помете в наб. экз. 1924 г. С. А. Толстая-Есенина датировала стихотворение февралем 1924 г. (С. Есенин. Избранное. М., 1946, с. 143). Стихотворение было написано, когда Есенин лежал в Шереметевской, потом (с 9 по 15 марта 1924 г.) в Кремлевской больнице. С. С. Виноградская, навестившая его в Кремлевской больнице, вспоминала о чтении Есениным этого стихотворения:
«Он не читал его, он хрипел, рвался изо всех сил с больничной койки, к которой он был словно пригвожден, и бил жесткую кровать забинтованной рукой. Перед нами был не поэт, читающий стихи, а человек, который рассказывал жуткую правду своей жизни, который кричал о своих муках.
Ошеломленные, подавленные, мы слушали его хрип, скрежет зубов, неистовые удары рукой по кровати и боялись взглянуть в эти некогда синие, теперь поблекшие и промокшие глаза. Он кончил, в изнеможении опустился на подушки, провел рукой по лицу, по волосам и сказал: “Это стихотворение маленькое, нестоющее оно”» (С. Виноградская. «Как жил Есенин». М., 1926, с. 30–31).