Андрей полагал, что Новый год они встретят одни. С утра тридцать первого он отправился на оскудевший рынок, где ему повезло — там торговал мукой его бывший однокашник Киприати. Андрей вернулся домой с добычей: три фунта муки, два фунта яблок и, что удивительно, — принес полголовы сахара.
День тридцать первого был сумрачным, ветреным, но без снега. В комнате не было света, и в полумраке Андрей остановился пораженный — в углу перед трюмо стояла небольшая зеленая елка, на которой поблескивали серебряные гирлянды.
— Лидия! — закричал Андрей. — Это еще откуда? Ты прорвала блокаду?
Лидочка вошла из кухни, вытирая руки передником.
— Подойди ближе, мой повелитель, — сказала она.
Андрей уже сам ступил ближе и догадался, что елка нарисована на большом листе картона, а гирлянды и блестки к ней приклеены.
— Тогда и я покажу тебе, что и я достоин твоего внимания.
Андрей начал выкладывать на стол сокровища, добытые на рынке.
Лидочка тут же решила сделать настоящий пирог с рисом и изюмом, что отыскала в буфете.
Андрей наколол дров — их осталось немного, чтобы хоть на Новый год как следует протопить печку. Стало тепло, как до революции. Потом он сказал:
— Лидуш, а что, если я позову Нину Беккер? Она же здесь совсем одна.
— Я буду рада, — сказала Лида, она не хотела огорчать Андрюшу, хотя Нина Беккер ее раздражала своей немощью и демонстративным христианским смирением. Она понимала, что Нина бесконечно одинока и несчастна, но жалость к ней была сродни жалости к нищенке на дороге — хочется кинуть монету и более ее не видеть.
Андрей пошел к соседям. Нина встретила его на дворе, как будто сидела перед окошком и ожидала, — она выбежала в одном платье, застиранном до того, что потеряло цвет.
Она затащила его в такие холодные сени, что Андрей догадался — она вообще не топит всю зиму.
— Приходи сегодня к нам, — сказал Андрей. — Встретим Новый год. Может, он будет лучше, чем семнадцатый?
— Хуже некуда. Одна прорицательница обещала конец света в будущем году.
— Ты придешь?
— Нет, что ты! Мне совсем нечего надеть.
— Глупости, — сказал Андрей. — Мы же будем втроем.
— На праздник наряжаются не для других, а для себя, — строго сказала Нина и поджала без того тонкие губы.