— Узнаете? — Он откинул крышку. Шкатулка Сергея Серафимовича была пуста. И оттого видно было, что устилающее ее красное сукно в некоторых местах потерто.

— Узнаете?

— Узнал, — не счел нужным таиться Андрей. — Это шкатулка моего отчима.

— Пустая, — сказал Вревский.

— Пустая, — повторил Андрей.

— Хотел бы я увидеть, какие змеи извиваются сейчас в вашей душе, — сказал Вревский.

— Мне и в самом деле очень грустно сознавать, что ради ее содержимого погибли два близких мне человека, — сказал Андрей.

— Уже три, — сказал Вревский. — И не знаю, кто из них вам ближе.

Он снова открыл синюю папку, и только тут Андрей увидел, что между листами в ней вложен большой конверт. Вревский вытащил оттуда несколько фотографий. И аккуратно, напряженно, будто превозмогая желание кинуть их Андрею в лицо, разложил их на столе.

На первой фотографии был виден человек, лежащий на земле в неудобной позе, подвернув под себя ногу и бессильно откинув руку. Лицо его было неразличимо.

На второй фотографии было только лицо того человека — крупным планом. На третьей тоже лицо — с другой стороны. Человек был мертв.

— Кто это? — спросил Вревский.

Андрей молчал, узнав человека и всем нутром чувствуя опасность, грозящую от признания своего знакомства.

На фотографии был гимназический кочегар Тихон. Кто еще говорил о нем недавно? Да, конечно же, Ахмет.

— Кажется, я его припоминаю, — сказал Андрей, — но могу ошибиться. Что с ним произошло?

— Кто этот человек?

— Звали его… Кажется, его звали Тихоном.

— Фамилия!

— Откуда мне знать его фамилию? Он у нас раньше в гимназии кочегаром работал. Мы к нему в котельную бегали, кто курить, а кто в карты играть.

— И с тех пор вы его не видели?