– И что же изменится? – не понял Коля Сулима.

– Как – что изменится? Будем жить в двухтысячном году. А как жить – наше дело.

– Гениальная идея! – сказала Катя. – Пошли вниз.

На следующем этаже две квартиры были пустые – видно, все на работе. В одной из них спала собака и видела во сне десять кошек, которые отнимали у нее кость. Мысли были не очень понятными и сбивчивыми, но Фима, который слушал этот сон, сказал, что кошки полосатые и большие, как тигры. Хотя вряд ли он уловил это миелофоном, да еще в собачьем кошмаре.

В третьей квартире сидела маленькая девочка, мама которой ушла в магазин и долго не возвращалась. Девочке было грустно, и она представляла себе всякие страшные картинки, и ей с каждой минутой все больше казалось, что мама никогда не вернется. Никакой пират не мог бы так притворяться. Только ребята собрались спуститься еще на этаж вниз, как на лестничной площадке возник запыхавшийся Садовский, волосы на его голове сверкали таким красным огнем, что о них можно было обжечься.

Он нес пакет с молоком.

– Кто здесь проголодался? – спросил он. – А то Фима сунул в руку деньги, сказал, что это срочное задание, и убежал.

– А ты как думаешь? – спросил Фима.

– Я думаю, что вы нашли Колю, совершенно обезображенного. И его первые слова были: молочка бы мне. Нет?

– Нет, не нашли мы Колю. – Катя взяла у Садовского пакет и сказала: – Спускайтесь, я сейчас вернусь.

Но никто не стал спускаться. Все слушали, что будет. А Алиса даже через миелофон.

Слышно было, как Катя нажимает звонок. Наверху открывается дверь.

– Простите, – сказала Катя, – я принесла молока вашей кошке. Она у вас совсем голодная.

– Спасибо, – сказал голос. – А то мы никак не можем договориться.

Дверь захлопнулась.

Катиных шагов даже не было слышно. Видно, она осталась стоять у двери. Она-то думала, что люди удивятся, может, даже откажутся от молока…

– Идет обратно, – сказала Алиса, которая слышала мысли хозяйки кошки.

– Зачем? – спросил Фима.

– Сейчас узнаешь, – сказала Алиса и не могла сдержать улыбку.

Снова послышался звук отворяемой двери. И тот же голос произнес: