— Душенка? — прошептал Григорий, задыхаясь от волнения, — это ты?

Навстречу его взгляду взлетели брови-стрелочки, распахнулись огромные глазищи, тонкие пальчики прикрыли по-детски пухлые губы.

— Папка! Очнулся!

— Любушка, девочка моя! Вылитая мать!

Взвизгнув, дочка бросилась на грудь Григорию, отчего у полковника перехватило дыхание, пошли красные круги перед глазами, и вырвался сдавленный стон.

— Ой, прости-прости! — Любица отпрянула. Опять прикрыла ладошкой рот, глаза расширились на этот раз от испуга. — Я от радости совсем с ума сошла! У тебя же ребра сломаны, контузия и всякое-другое по-мелочи…

— Ничего, нормально, — Распутин восстановил дыхание, красная пелена разъехалась, как театральный занавес. За спиной дочки проступили больничные стены и хитрое реанимационное оборудование. — Господи! Как же вы похожи…

— Папка! — на глазах Любицы выступили слёзы, — мы все очень переволновались за тебя, когда взорвался автомобиль…

— Взорвался?..

— Да! Потом туда сапёры приезжали, эксперты… Говорят — заряд маленький, но очень хитро заложен, активировался при торможении… Я сначала ничего не поняла! Машина выскочила на тротуар, летит прямо на нас. Спереди и сзади люди орут, визжат, а я стою с коляской посередине этого апокалипсиса, как дура, и не понимаю, что происходит. И тут меня кто-то ка-а-ак дёрнет, голова чуть не отвалилась… Лечу, падаю, как в замедленном кино, думаю, только бы коляску не выпустить, а в ушах колокольный звон и шёпот…

— Какой шёпот?

— Женский, ободряющий — “всё будет хорошо”. Представляешь?! Мне показалось тогда, что со мной сама Богородица разговаривает… И через мгновение по тому месту, где мы только что стояли, пронеслась машина, едва не задев коляску. Чудо, не иначе…

— Чудо, — согласился Распутин, замирая и прокручивая в уме сказанное дочкой.

— А потом как ахнет!… Видно кому-то сильно насолила эта девица…

— Бамбуровская?

— Кажется да, я не запомнила. У неё вообще всё ОК. Живее всех живых! На тебя заявление накатала! Сказала, что ты хотел её убить и изнасиловать, причем именно в таком порядке…

Любица ойкнула, заметив бледность и испарину, выступившую на лбу у отца, замолкла, с тревогой оглянулась по сторонам и нажала на красную кнопку в изголовье кровати.

— Сколько я здесь провалялся?

— Сутки и ещё шесть часов, — вздохнула дочка, — мы боялись за твою голову, была опасность… Да какая разница… Ты пришёл в себя, и теперь всё будет хорошо, правда?

— Ты всё время говоришь “мы”. Миша тоже здесь?