Тушенка говяжья — 6 банок по 0,5 кг.

Сгущенное молоко — 4 банки.

Пряники мятные — ок. 2,5 кг.

Крупа гречневая — 3 кг.

Молоко сухое — 400 г.

Лапша быстр. приготовления — 23 пачки.

Бульонные кубики (разн.) — 110 штук.

Шоколад натуральный — 5 плиток по 100 г.

Сухари (серый хлеб) — ок. 4,5 кг.

Чай черный байховый — 5 пачек по 350 г.

Если сложить найденное… нет, добытое в честном бою, с тем, что он уже имел на руках, получится неплохой капиталец. Да он просто богач. Олигарх, хе-хе. Теперь бы не дать себя раскулачить. Если расходовать продукты умеренно, то их с лихвой хватит на месяц. А больше и не понадобится. Даже при самой черепашьей скорости за это время он доберется до места назначения.

Увлекшись заготовками провианта, Александр совсем забыл о первоначальной цели своего прихода в город — отдыхе. Но теперь, когда он разложил на кухонном столе свою скудную добычу, усталость вдруг нахлынула на него с удвоенной силой. Господи, как же он вымотался за этот день… Уму непостижимо. Это же было почище, чем шесть пар теоретической грамматики подряд высидеть.

Наскоро перекусив и выпив чаю с вареньем при радующем глаз свете замечательного фонарика, Саша залез прямо в одежде под одеяло и вскоре забылся здоровым сном человека физического труда. Еще один черный день был позади.

Ему приснился Новосибирск. Не новый — с погнутыми фонарными столбами, перевернутыми автобусами, домами, превратившимися в нагромождения из бетонного крошева и битых кирпичей. Старый. С неразграбленными полками супермаркетов, заставленными едой, застекленными окнами и новенькими машинами, припаркованными у сверкающих ремонтом зданий. Но без людей. В звенящей тишине он шел один по вымершим улицам, звал кого-то по имени, но даже эхо не отвечало на его отчаянный призыв. Ему было страшно только в самом начале. Потом, по мере того как он проходил через пустые районы к центру, ужас постепенно съеживался и перешел в удивительное чувство покоя и тихой отрешенной радости. Ему и одному было хорошо.

Он никогда не любил этот город, так и не ставший ему родным. Но от мысли, что никто больше не потревожит, никто не обидит его и все это изобилие принадлежит ему, Саше сделалось тепло и приятно.

Александр быстро забыл о человеке, имени которого так и не узнал. Перед сном этот образ был еще достаточно свеж, но на следующее утро потускнел под натиском новых событий. Начали стираться детали, пока наконец от него не остались лишь бледные контуры.

Саша знал свойство своей памяти — помнить плохое, постыдное, мучительное, но это не относилось к тому, что он совершил полчаса назад. Мальчики кровавые не стояли у него в глазах, и ни разу лицо убитого им человека не являлось Саше в его спутанных сновидениях.