— Там десятки тел, а может сотни. Их помещали туда как скот в загон, и выпускали охотника.

— Господи боже, — Батя закрыл глаза руками. — Господи боже. Господи боже.

Он медленно прошел к столу, уперся рукой на столешницу, чтобы не упасть от нахлынувшего шока. Потом вдруг схватил телефонную трубку, набрал трехзначный номер.

— Я спрошу его сам. Пусть сам мне расскажет. Он ответит за все на трибунале.

Кобальт выдернул телефонный провод, бросил аппарат в стенку. Тот разлетелся на пластмассовые щепки.

— Все эти годы он лил тебе дерьмо в уши, и ты хочешь попросить добавки?

— То, что ты рассказал — чудовищно, античеловечно. Этого нельзя спускать.

— Забудь ты про справедливость. Ее не бывает. Ты не накажешь всех подлецов и убийц. Сейчас главное — выжить!

Батя задумался, кивнул.

— Что мне делать?

— То, что ты научился делать лучше всего — играй в политику. Говори с ним, тяни время.

— Я не смогу с ним говорить. После того, что ты рассказал…

Впервые на лице Бати появилась та самая давно утраченная маска воина, готового любой ценой добиваться своего.

— Это надо сделать. Пусть он верит, что ты сыграешь по его правилам — откроешь двери, выйдешь с белым флагом, сдашь меня. Суворов не посмеет пойти против него. Сейчас для Кремля нет ничего важнее мальчика. Главное, чтобы технологию очистки воды никто, кроме них не заполучил. Тогда водоустановки никому не будут нужны. Это конец власти великого Кремля. Здесь, на кону будущее не только Мида, не только Садового Кольца, но и всего человечества.

Кобальт огляделся на осколки телефона у стены.

— И попроси Тока установить тебе новый аппарат.

Они вышли в коридор и направились в подвал.

— Тридцать километров за семь часов, я справлюсь. Когда найду профессора, свяжусь с тобой по рации. Эвакуируешь людей через подземный тоннель. Потом идите на север к Савеловскому вокзалу, там, как правило, глухо. На ночь глядя за вами не сунутся. Я вас там встречу утром.

— А что потом? — спросил Батя, будто на автомате.

— Появится новый смысл жить.