— Говорят, Матвеев с девушкой обнимался, — слышу с третьих рядов. Сердце пропускает удар, а затем проваливается вниз к самым пяткам. Почему-то тогда мне было все равно на слухи, а вот сейчас, чувствую себя немного некомфортно.

— Я тоже слышала! Самохину-то нашу подвинули, — а затем проносится волна смеха. Что смешит этих людей? Что самая красивая девушка гимназии оказалась в стороне? Или что серая мышка, вроде меня, привлекала прекрасного Рыцаря? Почему кого-то вообще волнуют такие вещи. Я оглядываюсь. Тело все сжимается, аж ладошки потеть начинают. Сглатываю противный ком, но тут же осознаю, что никому до меня нет дела. Выходит, одноклассники просто не знают личность той самой девушки. Не плохо. Нет, даже отлично. Пронесло. До поры до времени, конечно. Но сколько мы сможем скрывать свои отношения? Согласится ли Даня вообще их держать в секрете? И почему я об этом ни разу не подумала.

— Всем добрый день, — здоровается математичка и начинает урок. В этот раз мне не везет. Приходится отвечать у доски, хуже всего, что тему новую я пропустила и теперь краснею от незнания. Народ на задних партах, однако, не заостряет на мне внимания. Они заняты своими делами, а я покрываюсь крупицами пота под тяжелым взглядом математички. Женщина мучает меня минут десять, старательно выжимает каждую цифру, пока я кое-как не выдаю ей ответ.

— Садитесь, Филиппова, — недовольно сообщает она, провожая меня глазами к парте. — Могли бы и лучше. Следующий, — выбирает жертву математичка. Я устало плюхаюсь на стул и сразу же склоняюсь над тетрадкой. Нужно успеть переписать свои каракули на доске в тетрадь, пока никто не стер.

— Вот, — шепчет Леваков, аккуратно кладя мне на стол тетрадку.

— Что это? — Тихо интересуюсь, не хочу привлечь к себе внимание нашей грозной дамы в центре класса.

— Конспект по этой теме, — сообщает он и тут же отворачивается. В профиль Антон выглядит старше, да и в плечах, кажется шире. А может это я просто не замечала никогда. Беру его тетрадь и передаю обратно на стол хозяину. Не нужны мне такие подачки. По крайне мере не от человека, который травил столько лет. Что бы он там не говорил про свои чувства, не известно вообще, где начинается правда, а где кончается ложь, в его словах и поступках.

— Спасибо, не нужно, — сухо отзываюсь и возвращаюсь к своим записям. Пусть думает, что хочет. Нам точно не по пути.

— Не начинай, давай, Филиппова, — рычит он и снова сует тетрадь мне под нос.

— Мне от тебя ничего не нужно, Антон, — отталкиваю его руку, и мы на секунду сталкиваемся взглядами. Глаза у него большие холодные и мокрые, как осенний рассвет, а ресницы пушистые такие смоленого цвета. Он не смотрит, а заглядывает в самую душу, куда я закрыла вход. Моя душа точно не для таких, как он.