– Как она выглядела? – Строго спросил он, когда парикмахерша дошла до того места, где она вышла из машины и подошла к «ниве», – только очень-очень подробно.

Она замолкла, снова переносясь в тот вечер, чтобы максимально четко увидеть картинку в своей памяти и описать ту женщину, из-за которой она сейчас сидит здесь, а не дома с сыном. Вадим ждал с совершенно спокойным лицом, только глубокие отметины на ладонях выдавали его нетерпение.

– Она была выше меня, – наконец заговорила парикмахерша, облизывая пересохшие от волнения губы, – она стройная. У нее очень красивый голос, такой низкий и как будто бархатный…

– А лицо, – перебил ее Вадим, – лицо вы видели? Запомнить успели? Сосредоточьтесь.

Она снова замолчала и даже закрыла глаза, желая вспомнить хоть что-то, чтобы ее отпустили домой.

– Понимаете, – начала она, не поднимая глаз от стола, – она была в вельветовой кепке, низко надвинутой на лицо, поэтому глаз почти не было видно. Но, по-моему, они были светлыми.

Вадим удовлетворенно кивнул. Он это уже слышал, но все же было приятно, это давало надежду.

– А лицо все было скрыто шарфом, – она робко подняла глаза и тут же снова их опустила, наткнувшись на ледяной взгляд Вадима, – он был такой толстый и закрывал даже нос. На улице ведь метель была.

– А вам не показалось странным, – едва сдерживая гнев, проговорил Вадим, – что женщина, испытывающая проблемы с дыханием, а вы сами упомянули, что она говорила с трудом, скрывает лицо толстым шарфом, вместо того, чтобы освободить нос и рот?

Парикмахерша густо покраснела и сжалась на своем металлическом стуле. Ничего ей не показалось, она ведь не суперагент, она всего лишь человек, увидевший в беде другого человека и испугавшийся до чертиков. Но об этом она ему не скажет, нет, ни за что, этот страшный мужик итак на грани, нечего его злить.

– Ладно, забудем про шарф, – устало сказал Вадим, – дальше. Что еще вы запомнили?

– Волосы, – облегченно вздохнув, ответила парикмахерша, – они выглядывали из-под кепки. Именно из-за волос на меня нахлынул прилив симпатии к ней, – она подняла глаза и робко улыбнулась виноватой улыбкой.

На тебя прилив идиотизма нахлынул, подумал Вадим, желая от души ей врезать, причем еще в утробе матери как нахлынул, так до сих пор и не прошел. Из-за таких вот тупорылых обывателей преступность все растет и растет. Каждый день им говорят: будьте начеку – они продолжают хлопать ушами, говорят не открывайте двери незнакомым – они, не глядя в глазок, распахивают их по первому звонку, говорят сообщать обо всем подозрительном в полицию – они бегут к соседке. Эти долбаные бараны сами напрашиваются, а потом испуганно блеют и клянут судьбу. Иногда Вадиму казалось, что люди сами желают быть обманутыми, обиженными, обокраденными или даже убитыми, только из нежелания хоть чуть-чуть поработать мозгами и иногда оторвать свою задницу и позаботиться о себе. Нет, пусть о них заботится кто-то другой, Бог или полиция, или еще кто. Настоящая позиция барана в стаде, подумал Вадим, о них тоже пастух заботится, пастух и его собаки. Только вот бараны потом не бегают по газетам и судам и не клянут пастуха за плохую заботу, и не требуют права голоса и признания их личности. Неблагодарные тупые скоты.