Вадим злился, очень злился, прежде всего потому, что не был таким, он не выпендривался, зато всегда шел до конца, и то, что эти четверо упустили Фатиму, тогда как он мечтал подойти к ней так близко, сводило его с ума. Особенно бесила его фраза этого сыкуна, когда он спросил, почему тот не стал ее преследовать, ведь и ослу понятно, что она двинулась в обход квартала.

– Я уже достаточно насмотрелся на эту суку, – побледнев, ответил Даниил, – она настоящий дьявол, положила троих наших, а я остался один.

– Я не самоубийца, – и он поднял на него свои слегка прищуренные глаза, едва заметно ухмыляясь.

Вадим тогда едва не потерял контроль, очень уж хотелось свернутьт пацану шею, потому что то, что он увидел в глазах этого недоделанного было хуже трусости. Из сторожевого пса парень превратился в шавку, орущую и поджимающую хвост при каждом шорохе, и громко истерично гавкающую, как только отбежит на приличное расстояние. Хотя, он и был таким, поправил себя Вадим, романтики опасны еще и тем, что, сломавшись, они превращаются из эльфов в орков, об этом еще Толкиен писал, а читать Вадим всегда любил.

– Ты – позор для органов, – тихо сказал ему Вадим, когда парень уже уходил.

– Пусть так, – ответил он, глядя прямо на Вадима своими наглыми глазами шавки, – но я живой позор, это лучше, чем мертвая гордость.

– Для кого как, – презрительно бросил Вадим и вышел, чтобы не наломать дров, то есть костей этого урода.

Меня бы туда, думал он, лежа без сна в гостиничном номере, я бы ей устроил танцульки. Конечно, все дело в подготовке, они не были готовы к встрече с таким противником, а его обучали иметь дело именно с такими и похуже.

– Ничего, у меня еще будет шанс, – прошептал он, отвернувшись от окна, – это уже дело чести.

Она где-то там, подумал он, в этом огромном и таком тесном мире, с планеты она не улетит, а на этой планете от него не скроется, просто еще не пришел час. Но она уже слабела, он это знал, это было видно после ее последнего «выхода в свет». У каждого гения есть восход и есть закат, подумал Вадим, а когда на одной половине закат, на другой восход, так и твой закат, Фатима, станет началом моего восхода. А пока у него есть более срочные дела.

В дверь постучали.

– Вадим Денисович, – в кабинете показалось прекрасное личико стажерки, – Даниил Петров, свидетель по делу Артура, пришел.

– Спасибо, – он не помнил, как ее зовут, ему это было не надо, но одно он о ней запомнил: ей здесь не место, если она не хочет в один прекрасный день стать либо трупом, либо таким вот орком, как прибывший Даниил Петров. – Сейчас приду.