– Я люблю тебя, малыш, – прошептала она, прижимая его к себе.

– Я тоже люблю тебя, мамочка, – горячо зашептал он, обвивая ее шею ручками.

Несколько минут они простояли обнявшись, а потом, понимая, что время уходит, она мягко отстранила его и снова посмотрела ему в глаза.

– Будь умницей, ладно? – Она шмыгнула носом, слезы, не попав в глаза, стекали теперь в горло, – и не болтай всю ночь с Сергеем, хорошо?

Ян кивнул. Загадочное выражение его глаз не исчезло, и Фатиму это очень тревожило.

– И слушайся Анну Викторовну. И звони мне каждый день, я тоже буду тебе звонить, а ты всегда носи телефон с собой и бери трубку. А если по какой-то причине не сможешь, сразу перезвони, чтобы я знала, что у тебя все хорошо, договорились?

Он снова кивнул, и она встала, поправляя одежду.

– Ну ладно, мне пора, – она погладила его по щеке, – а ты веселись от души, только не переходи границы.

Они снова обнялись, попрощались, а когда она уже отвернулась, чтобы уйти, он вдруг окликнул ее.

– Да? – Она повернулась и выглядела растерянной и испуганной, что с ней случалось крайне редко, почти никогда. – Что?

– Мам, ты ведь приедешь за мной? – Спросил он, стоя одиноко у фонтана, – ты правда вернешься?

***

Этот вопрос стал символом ее вины на долгие годы. Каждый раз, когда перед ней возникал выбор или она вспоминала годы, когда Ян был маленьким, а ее не было рядом, каждый раз она видела его, маленького и одинокого, стоящего возле фонтана, как забытая кем-то игрушка, и каждый раз в голове ее звучал его голос, повторяющий снова и снова: «Мам, ты приедешь за мной? Ты правда вернешься?».

Дети как маленькие ходячие радары, они всегда чувствуют все, но не всегда могут это понять или объяснить, и ее сын не был исключением, как бы она ни старалась обмануть себя и его, он чувствовал – его не должно было быть, он занял не свое место. И осознание того, что маленький мальчик соглашается на все, лишь бы мама его не бросила, лишь бы не выбрала что-то другое, что всегда лежит на противоположной чаше весов, осознание того, что он все понимает, просто разрывало ей сердце.

Она хотела быть хорошей матерью, она старалась изо всех сил, но, может, просто не каждому дан такой дар? Она винила себя, и некому было убедить ее в обратном, некому было сказать: ты хорошая мама, намного лучше, чем ты думаешь. Может быть, когда-то ее сын мог бы это сказать, но теперь она на это не надеялась. И больше всего ее ранила его покорность, его тихая и терпеливая любовь, приносящая иногда гораздо больше страданий, чем неблагодарность или грубость. Может, было бы лучше, если бы он протестовал, капризничал, злился на нее, может, тогда ей было бы проще сделать наконец выбор, который она не сделала 5 лет назад, а теперь все только усложнялось. Он не злился на нее, ни разу не ослушался, он молча принимал все, что она делала и говорила, он смотрел на нее с обожанием, он ловил каждое ее слово, он ждал ее, когда она уезжала на пару дней, он просыпался по ночам один в чужих постелях, а мамы не было рядом, чтобы утешить или прогнать его страхи, он научился со всем справляться один, ничуть не потеряв любовь к своей странной и такой любимой маме. И сейчас он безропотно согласился провести месяц без нее с совершенно чужими людьми, потому что так было нужно, так она сказала.