– Сдается мне, что ты мыслишь, как бы это попроще выразиться, – апофатически, Мозес.

– Главное, что я мыслю правильно, сэр. А это значит, что я отказываюсь гоняться за сокровенным, надеясь уловить его в свои сети, тогда когда оно само улавливает нас, – вместе ловец и охотник, расставляющий силки и идущий по следу. Уж не знаю, как вы, сэр, а я чувствую, что оно давно поймало меня, утащив в свою глубину – это обрекающее на молчание и делающее нас невидимыми!.. О, сколь сокровенен стал теперь я сам, укрытый в его глубине и похожий на дождь, пролившийся на раскаленную почву, или на рыбу, выскользнувшую вдруг из рук рыбака…

– Похоже, ты опять запел про свою Рыбу, Мозес?

Но что бы он ни ответил, это уже не имело ровным счетом никакого значения, поскольку сам этот отвечающий уже исчез, укрытый укрывшей его потаенной глубиной, – превратился в Воплощенное Воспоминание, став своим собственным Прошлым, которое вопреки всякой очевидности, немедленно обернулось Настоящим, не утратив при этом ничего из того, о чем св. Ансельм Кентерберийский справедливо утверждал в своем Прослогионе, что ему лучше все же быть, нежели не быть.

По правде сказать (и из своего потаенного убежища это виделось особенно ясно), по правде сказать, это прошлое – на самом деле – только прикидывалось прошлым, не переставая быть настоящим, поскольку все, что случается в сокровенной глубине, случается раз и навсегда, – вот и теперь оно пребывало здесь и естественно и просто носило имя «Мозес», и чтобы убедиться в этом, достаточно было посмотреть в любое подвернувшееся зеркало, что он, конечно бы и сделал, если бы имел силы отвести взгляд от этого распахнутого халатика, который, похоже, стал вдруг еще распахнутее, хотя, казалось, куда же еще больше?. Как бы то ни было, ему, похоже, уже не представлялось возможным отличить одно от другого: сокровенное от имени, а имя от него самого, все же вместе – от воплотившегося прошлого, которое воплотилось в нем и носило опять имя «Мозес» – как раз то самое, которым могла похвастаться прораставшая сквозь него сокровенность.

Ей-богу, сэр, можно было поклясться, что он чувствует, как это сокровенное завязывается в самом низу живота и набухает, полное сил, способных пускать корни и побеги, пронизывая его плоть и расцветая нежными цветами – воплощаясь в нем и неслиянно и нераздельно – относительно чего, конечно, нелишним было бы заметить, что не следовало придавать большое значение кощунственным аналогиям, невольно приходившим на ум, помня, что Враг Рода Человеческого ничего так не любит, как пугать нас аналогиями и страшить ассоциациями, легко отдавая нас, тем самым, на съедение собственному воображению.