— Это что еще за «монти-понти»? — сказала Марина, входя в комнату. «Монти-понти» — так называли в их семье нежности, прилив неистовой, детской ласковости, которая когда-то нападала на всех. Когда дети были маленькие. Эти нелепые, ничего не значащие для всего остального мира, слова появились в их семье, когда по утрам Марина притаскивала к ним в постель четырехлетнюю Гальку, и тут же звонким, «базарным» ревом требовал своего участия в утренних нежностях двухлетний Генка. Не было никакой четырехкомнатной квартиры, а была огромная комната с купидонами и эркером; шесть семей за высокой, с гофрированными, закрашенными темной краской стеклами, дверью, очередь по утрам в туалет. И почему-то помнилось все время утро. «Утренний заряд бессмертия…» Шестой этаж. Солнце. Прохлада старинного переулка. Начало себя, жизни. Свежая горечь честолюбия и упругость всего тела, которое, казалось, еще продолжало расти, матереть, захватывать мир.

— В конце концов, вы когда-нибудь уедете? — почти закричал Кирилл Александрович и, словно рубя шашкой, взмахнул рукой.

— О!.. Я же совсем забыла позвонить твоему отцу, — не обращая никакого внимания на его крик, озабоченно сказала Марина.

— Все равно «Хавронья» его не позовет… — но жена уже заканчивала набирать номер.

— Есть же какой-то долг?! Мы ведь уезжаем, — Марина собиралась для разговора и вдруг озаренно улыбнулась — на другом конце подняли трубку.

— Февронья Савватеевна? Добрый-добрый день… — И короткий, какой-то заискивающий смешок.

Кирилл Александрович стоял у окна, отвернувшись. Он представил своего отца, сидящего в дальней комнате на даче. Телефон специально стоял в передней, чтобы он не слышал звонков. «Почему нельзя было провести к нему второй аппарат? И вообще! Что за манера ставить телефон почти в сенях? Что, трудно купить шнур подлиннее?»

Февронья Савватеевна, с розовой кожей под редкими белыми волосами. Громоздкая, умная, выдержанная, терпеливая до фантастичности. Бывшая учительница из Бодайбо… Старая дева, семи десятков от роду вышедшая замуж за свою первую любовь. Отцу-то уж сильно за восемьдесят. Скоро почти юбилей — восемьдесят пять. Как всегда, дадут орден. Последние годы о нем помнят, как будто его имя записано в святцах.

— А Александра Кирилловича нельзя попросить к телефону? Ах, отдыхает?

— Да что ты с ней цацкаешься! — не вытерпел Кирилл Александрович. — Нет — так нет!

Жена скосила на него невидящие глаза и продолжала на той же ровной, родственно-сладостной ноте.

— Да! Кирилл обязательно к вам заедет…

Марина глазами задала вопрос — «когда»?